— Я жду, что это будет потрясением, и обещаю сделать все возможное, чтобы избежать встречи с ней в будущем, милорд, — сухо ответил Кольм.

В понедельник завтрак подали немного раньше обычного, чтобы дать гостям Уинтерли уехать в нужное время и добраться до приличного ночлега, пока не стемнело. Кольм подумал, не будет ли более тактичным, если он попросит принести поднос к нему в комнату. Но где та грань, что отделяет такт от трусости?

— Пришло письмо от папы, это просто замечательно. — Верити Реверю, пританцовывая, направилась к своему месту за столом, потом села и протянула чашку за шоколадом к Ив, занимавшей место хозяйки, поскольку леди Хлоя чувствовала себя неважно и не смогла выйти к завтраку. — Можно я его прочитаю или это будет невежливо, дядя Люк? — спросила она, с надеждой посмотрев на герцога и герцогиню, которые с большей вероятностью сказали бы «конечно, можно», и ей удалось бы прочитать письмо, чего она так явно хотела.

— Нельзя, — строго сказала Ив, и Кольму стало стыдно, поскольку по ее бледному лицу и немногословности он сделал лестное для себя предположение, что эта ночь стала для нее такой же бессонной и мучительной, как для него. — Хотя ты, без сомнения, все равно его прочитаешь.

— Я так надеюсь, что он приедет сюда на Рождество, поэтому ты права, моя сводная кузина. А тебе, дядя Люк, пришло письмо от сэра Гидеона. На вид очень длинное, поэтому хорошо, что лорд Лорейн предварительно его оплатил, чтобы оно тебя не разорило, — сказала Верити с серьезным лицом и лукавым блеском в глазах.

— Я жду его ответа на один вопрос, поэтому надеюсь, что вы и мне простите дурные манеры, ваша светлость, — обратился он к герцогине, которая махнула рукой, говоря «конечно», и вернулась к разговору с Ив и герцогом о поэтах «озерной школы».

Кольм размышлял о последнем проблеске надежды на семейную жизнь. Он не может так просто избавиться от того, что чувствовал к Ив Уинтерли. Кольм почему-то вообще сомневался, что когда-нибудь у него получится сказать, что ничего к ней не чувствует. Сейчас он позволил себе роскошь наблюдать за тем, как она беседовала с его дядей и тетей о поэзии и поэтах. Под той осторожной холодностью, которую она привыкла демонстрировать внешнему миру, скрывалось страстное создание, но печаль состояла в том, что она даже не понимала этого. Что бы она стала делать с осмотрительным, вежливым супругом, который, по ее мнению, мог ей подойти? Кольм содрогнулся, представив Ив заточенной в маленьком безопасном мирке, который ей хотелось обрести, и усомнился, такой ли он плохой вариант, в конце концов.

С этим своим идеалом она чувствовала бы себя несчастной, мрачно заключил он. Потом, нахмурившись, содрогнулся от мысли, что Ив всю свою жизнь проживет вполсилы из-за пары давно умерших незнакомцев. Потому что те погибшие любовники были для них всего лишь незнакомцами, перед которыми когда-то встал выбор между детьми и собственными желаниями и которые выбрали последнее. Они не имели никакого права определять жизнь своих детей и выбирать, кого им любить и как, однако почему-то до сих пор это делали.

Эта несправедливость поразила Кольма больнее, чем когда-либо, когда его взгляд снова скользнул по Ив Уинтерли, и он почувствовал, что лучше бы вообще никогда не встречал ее. Они расстанутся, и ничто не сможет заполнить эту пустоту. Но разве, выйдя за него, она могла стать счастливой, когда бы вся их жизнь была оплачена ее деньгами? Сидя за столом милорда, Кольм признался себе, что любит мисс Ивлин Уинтерли, и со вздохом подумал, как обрадовались бы большинство мужчин, поняв это. Но они располагали средствами, чтобы содержать жену, и знали, что между ними нет ничего, кроме любви и надежды на лучшее будущее. В сознании Кольма это означало равенство в браке, поэтому чем яснее он понимал, что любит Ив, тем решительнее хотел от нее уйти.

— Что ж, я… — вдруг воскликнул лорд Фарензе, потом резко осекся и огляделся вокруг, как будто забыл, где находится. — Прошу меня извинить, — коротко бросил он.

— Ты еще не сказал ничего ужасного, папа. Но в чем дело? — с тревогой спросила Ив.

— Я получил удивительные новости от сэра Гидеона, — рассеянно ответил ее отец, как будто с трудом мог осознать эти новости и то, что они вынуждали его сделать. — Прости, что встревожил тебя, милая. Тебе не о чем беспокоиться.

— Тогда что, папа?

— Ничего плохого, по крайней мере, я так думаю. Но эти новости касаются не меня, и я полагаю, некоторые из вас все равно узнали бы о них в свое время, — пробормотал он, как будто говорил сам с собой. Ив не могла припомнить, чтобы видела отца таким взволнованным и неуверенным с тех пор, когда он еще не знал, согласится ли Хлоя стать его женой. — Да, в этом деле было слишком много тайн и лжи. Мистер Хэнкорт, я буду вам признателен, если вы, закончив свой завтрак, присоединитесь ко мне в библиотеке.

— Я уже сыт, милорд, и готов сделать это прямо сейчас. Нам надо выехать задолго до полудня, чтобы успеть добраться в Дархэм до темноты, — ответил Кольм.

Ив смотрела, как ее отец и Кольм выходят из комнаты, и вдруг почувствовала, что все непреложные основы ее жизни пошатнулись. Кольм почти не уступал в росте ее мощному отцу и, несмотря на свою хромоту, не казался рядом с ним меньше, что случалось со многими великосветскими джентльменами. Напротив, он выглядел почти таким же мощным, как могучий зрелый мужчина, каким ее папа стал только после того, как женился на Хлое и, наконец, научился быть счастливым. Стройность и гибкость Кольма намекали на еще нереализованные возможности и меньшую уверенность в своих достоинствах, однако ничуть не лишали его безусловной мужественности.

Через несколько минут, прошедших в столовой достаточно вяло, появился лакей. Он что-то шепнул герцогу и герцогине, и они тоже встали и вышли. Теперь за столом остались только ничего не понимавшие Ив и Верити. Но если Верити была слишком занята, вновь и вновь перечитывая свое письмо, чтобы заметить странность всего происходящего, то Ив охватила паника. Раз в этом участвовал сэр Гидеон, значит, все эти тайны имели отношение к прошлому. Что в этот самый момент открывалось перед Кольмом? Ее пальцы непроизвольно сжали последний тост, который она по какой-то странной причине продолжала держать в руке, и, прежде чем она поняла, что делает, он превратился в кучку сухих крошек.

— Если бы я это сделала, меня бы отправили в свою комнату и велели не приходить к завтраку, пока я не научусь себя вести, — сказала Верити, глядя на горку хлебных крошек на тарелке Ив.

— С чего бы ты вдруг стала делать что-то подобное? — рассеянно отозвалась Ив, пытаясь справиться со страшным подозрением, что Кольм значит для нее куда больше, чем надо.

— Ну, например, если бы я расстроилась, что красивый джентльмен, который мне нравится и которым я восхищаюсь гораздо больше, чем мне бы хотелось, собирается уезжать. Или мне бы хотелось уехать с ним, но у меня не хватало смелости об этом сказать.

— Хватит! Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, — воскликнула Ив. Она чувствовала, что вот-вот расплачется после слов Верити, которые никто другой не имел наглости произнести вслух. Впрочем, это уже не имело значения. Она не могла броситься за Кольмом и сказать, что ее жизнь станет бесцветной в тот миг, когда он покинет Даркмер.