Женя переминалась с ноги на ногу и думала о том, что еёземляки тоже были отлично осведомлены, за какими покупками в Питере следуетидти в центральные универмаги, а за какими – на Апраксин рынок. В таинственныхнедрах коего, если сильно захотеть, не так уж невозможно приобрести даже ираба. Всё правильно!

В душном безветренном мареве неподвижно застыла листвасеребристо-зелёных олив. Покупатели и праздношатающиеся зеваки толклись передпомостами, поднимая пыль в раскалённый полуденный воздух. Доски помоста быличуть не до блеска отполированы босыми ступнями предшественниц. Женя обливаласьпотом, ей казалось, что тело под короткой одежонкой-эксомидой медленнопокрывалось коростой.

Рано утром всех пленниц загнали в низенький сарай на окраинерынка, привели в порядок и, накормив ячменными лепёшками, вволю дали воды. Занесколько минувших часов выпитая вода успела полностью испариться из тела,пополнив затянувшую горизонт белёсую муть. Благодаря этому Жене так и незахотелось в туалет (чего она, кстати, поначалу весьма опасалась), зато жаждамучила немилосердно. Впрочем, другие девушки ни с какими просьбами кнадсмотрщику не обращались, и Женя, глядя на них, сочла за лучшее помалкиватьдо последнего.

Купить её уже хотели два раза. И оба раза покупатели былитакие, что на ум ей мгновенно приходили садистские картинки «хентай»,[29] виденные в Интернете, а на язык начинали проситься путаныемолитвы, сплошное «Господи, пронеси…». В самом деле, ни музыкантшей, нитанцовщицей она не была, а на аттическом наречии шпрехала с варварскимакцентом. Посему приобрести её собирались не для каких-нибудь культурных утех,а для блуда постыдного. И хорошо ещё, если просто для блуда… Думала ли Женя,привыкшая со спокойной гордостью осознавать свою красоту, что когда-нибудьпозавидует нескладным толстухам, которых здесь приобретали для хозяйства икухни?.. Однако Господь проносил: гнилозубый хозяин, жадничая, всякий разподнимал на неё цену, и покупатели отступались. Так что, когда подул прохладныйвечерний левконт, Евгения Александровна всё ещё пребывала в неопределенностисреди заметно поредевшей толпы рабынь на помосте.

Солнце висело уже невысоко, торговля понемногусворачивалась, когда в отдалении остановилась повозка и из неё вышли две хорошоодетые женщины, с прическами, по обычаю богатых афинянок, укрытыми от пылилегкими прозрачными покрывалами. Со скучающим видом побродили они околопомостов и уже собрались было уходить, когда одна из гуляющих, невысокаяобладательница иссиня-чёрных волос, одетая по последней моде в тончайшийионийский хитон под голубым химатионом, вдруг указала на Женю и воскликнула:

– Анагора, взгляни!

У этой самой Анагоры были на диво стройные ножки в сандалияхс узкими позолоченными ремешками. Грациозной походкой приблизилась она кпомосту – и небрежным движением пальца заставила торговца вытолкать Корнецкуювперед, при этом приказав:

– Обнажи её.

«Ну вот. Опять. Нудисты несчастные…»

Однако возражать не приходилось. Анагора внимательноосмотрела живой товар и обернулась к спутнице:

– Клянусь Уранией, такой золотоволосой хризакомы невстретишь даже среди лакедемонянок. А сколь хорошо тело! Для этих прелестныхчаш наслаждения едва ли нужен мастодетон – повязка грудная! Её тело подобноамфоре, до края наполненной живительным чёрно-синим вином! Во имя Афродиты,Леэна будет довольна!

«Она что, совсем дура? Не понимает, что нельзя нахваливатьто, что хочешь купить?.. Сейчас он такую цену заломит…»

Говорившая между тем взглянула на хозяина:

– Какова же цена?

Товарно-денежные отношения, как им и положено, тут же явилисебя во всей красе. У Жени даже слегка ёкнуло сердце. Да, она кое-что слышала овольных забавах благородных древнегреческих женщин… Однако ей показалось, чтоэти особы всё же вряд ли устроят ей полномасштабный «хентай» с наручниками, тискамии длинными иглами. Ура! Анагора выложила деньги без колебаний. Узнала имясвоего приобретения – и подала Жене руку, чтобы свести её с помоста в знакобладания. И уже через полчаса повозка остановилась перед сложенной из камняоградой, за которой в глубине сада виднелись чистые белые стены.

Вокруг дома высились исполинские кипарисы. Раскидистыеплатаны отбрасывали густую тень. В воздухе витал ни с чем не сравнимый ароматроз. «Ну да, а на заднем дворе пороли невольников…» По крайней мере, такутверждал учебник истории. А может, не учебник, а какое-то фэнтези якобы продревнюю Грецию, поди сейчас вспомни. Женя успела вообразить, как состарится врабстве под этими вот платанами. В глазах немедленно защипало. Но тут навстречувыбежала девушка, и Анагора приказала ей:

– Позаботься о новой рабыне.

Та почтительно улыбнулась хозяйке и потащила Корнецкую накухню.

В доме чувствовался достаток. Коротко остриженная смешливаяповариха молча выставила перед Женей холодную рыбу в остром соусе, сыр иминдаль, разложила ещё тёплые псестионы – ячменные пирожки с мёдом, зажаренныев масле. И, подмигнув весёлым глазом, наполнила чашу неразведённым кипрским. Уварваров ведь, кажется, принято пить вино именно так?

Когда Корнецкая наелась до отвала, ей нагрели воду в большоммедном котле. Всё та же девушка помогла новенькой как следует вымыться, а потомотвела в комнату и указала на соломенный тюфячок. Изъяснялась она всё большежестами, видимо полагая, что хозяйское приобретение аттическим не владеет.Впрочем, у Жени и не было особой охоты ни с кем разговаривать. Она провалиласьв благодатное небытие сна, не успев даже загадать о заветном: вот бы проснутьсяу себя дома перед телевизором, показывающим исторический фильм…

Когда её разбудили, стоял вечер следующего дня. Сквозь широкораспахнутые ставни внизу открывался вид на белые улочки Керамика, из-заАкрополя возвышалась гора Ликабетт, а Пирейская дорога струилась жёлтой змеёймежду холмов к Афинской гавани.

– Поспеши, тебя госпожа зовёт!

Кажется, начиналась рабская жизнь… С порками на заднем двореи булавками, вколотыми в грудь. Корнецкая едва успела плеснуть холоднойводичкой в лицо. Служанка повлекла её во внутренние покои и в спальной комнатезаставила преклонить колени у невысокого ложа Анагоры.

Та красовалась на нём полностью обнажённая. То есть некрасовалась, а явно пребывала в самом естественном для себя состоянии. ЗаставивЖеню скинуть грязную, сплошь порванную эксомиду, она долго рассматриваласовершенное тело своей покупки, затем приблизилась и, велев подняться, спросила:

– Кто ты по крови?

– Я из далёкой северной страны… – по-прежнему непонимая, как это ей удаётся, отозвалась Корнецкая на древнем аттическомнаречии. Ласковые пальцы хозяйки вдруг коснулись её сосков, и Анагорапроизнесла нараспев: