и «развивается туго»!). Последняя наша выставка показала, что некоторые наши металлические заводы стоят почти наравне с лучшими заводами Европы»[91]. Извольте разобраться во всей этой путанице! Кому верить, г-ну Тихомирову или человеку, «лично наблюдавшему» развитие нашей промышленности? В довершение курьеза заметим, что когда этому последнему «приходится читать» написанные не по личным наблюдениям «статьи какого-нибудь нашего ученого или неученого писателя о положении наших рабочих, то, кроме горького смеха», они в нем «ничего не вызывают». Воображаю, как мефистофелевски расхохотался он, прочитав сообщение г-на Тихомирова о «тугом» развитии нашей промышленности!

Но оставим экономические противоречия «Вестника Народной Воли» и возвратимся к г-ну Тихомирову: в настоящее время часть интересует нас больше целого.

Мы показали нашему автору, что сообщенные им данные не соответствуют даже «официальной правде». Мы привели, кроме того, данные, на основании которых можно быть уверенным, что эта «официальная правда», в свою очередь, не соответствует действительности. Теперь мы скажем ему, что он просто-напросто не умеет обращаться даже с теми неверными статистическими цифрами, какие находятся в его распоряжении, так как оперирует с величинами, совершенно несоизмеримыми. По его словам, в нашей «стране на 100.000.000 жителей приходится 800.000 рабочих, объединенных капиталом» – отношение весьма неблагоприятное для нашей промышленности. Но цифра 100.000.000 (точнее – 101.342.242) выражает собою население всей империи, т. е. не только Европейской России (76.589.965), но Царства Польского (7.319.980), Финляндии (2.060.782), Кавказа с Карской и Батумской областями (6.254.966), Сибири (3.965.192), Средней Азии (5.151.354). Количество же рабочих указано г-ном Тихомировым на основании полицейских данных, относящихся только к одной Европейской России, и притом исключительно к одной «мануфактурной промышленности». Что сказать о таких приемах сравнительного статистического исследования?

3. Кустари

Но это не все. Приводя свои цифры, он имеет в виду рабочих, «объединенных капиталом», находящихся «в более или менее значительной зависимости от буржуазии» и т. д. Знает ли он, что число таких рабочих гораздо выше вероятного числа фабрично-заводских рабочих, собственно так называемых? В этой зависимости находится огромное число кустарей, утративших почти всякую самостоятельность и очень успешно «объединяемых» капиталом. На это обстоятельство было указано уже в «Военно-статистическом сборнике», вышедшем в 1871 году. Более новые исследования вполне подтверждают эти указания. Так, например, от г-на В.С. Пругавина мы узнаем, что «в одной Московской губернии количество ткачей-кустарников простирается до 50.000 человек. Между тем из всего громадного ткацкого района Московской губернии на выставку явилось в качестве экспонентов всего лишь 12 кустарей... Причина этого факта заключается главным образом в том, что громадная масса ткачей-кустарников работает не на себя, а на более или менее крупных хозяев, которые раздают крестьянам на дома сырой материал производства. Словом, в ткацких промыслах господствует домашняя система крупного производства»[92]. Во Владимирской губернии «чрезвычайно разнообразные» ткацкие промыслы играют в высшей степени важную роль в экономической жизни населения. В одной бывшей Опаринской волости Александровского уезда одним шерстяным производством «занято 22 селения, в которых работает 1.296 человек». Стоимость ежегодно производимого кустарями продукта – 155.000 руб. Что же, находятся эти кустари вне более или менее полной зависимости от буржуазии? К сожалению, нет. «Обращаясь к экономике промысла, мы встречаем здесь прежде всего тот факт, что масса кустарей лишена самостоятельного кустарного хозяйства и работает на мастеров или фабрикантов». Дело зашло в этом отношении так далеко, что «в производстве краски, где самостоятельный кустарь получает в 1½ раза больше, чем зависимый промышленник, число работающих на себя производителей равно лишь 9 % общего числа кустарей»[93].

Шерстяное кустарное производство стало уже на «путь естественного движения» капитализма – это видно как из самой «экономики» этого промысла, так и из неравенства, создаваемого им в среде крестьян. «Шерстяной промысел, с его резкими переходами от полного застоя к оживлению во время войны – познакомил их (кустарей), по крайней мере, более крупных производителей, с промышленной спекуляцией, со всеми прелестями ажиотажа, с быстрым обогащением и еще более быстрыми крахами… Разбогатевшие фабриканты[94] прежде всего торопятся воздвигнуть палаты по 9—15 окон в каждом этаже. В деревне Корытцеве такие дома составляют половину. В Опаринском округе при виде каменного или вообще большого дома вы можете быть уверены, что здесь живет мастерок-фабрикант»[95].

Наибольшее развитие во Владимирской губернии получил бумаготкацкий промысел. «В одном Покровском уезде работает более 7.000 ткацких станков, вырабатывающих ежегодно товара на 2½ млн руб. В Александровском уезде бумажное производство охватило 120 селений, в которых работает 3.000 ткацких станков». Но и здесь обнаруживается указанный выше процесс превращения кустарного промысла в капиталистическую систему крупного производства. «Интересно проследить, – говорит В.С. Пругавин, – в рассматриваемом промысле постепенный процесс перехода мелкой кустарной формы производства в крупную, самоткацкую. Между этими двумя экономическими формами производства существует много переходных; говорить о них, значит рассматривать постепенный процесс капитализации кустарного ткачества. В Покровском уезде мы встречаем, напр., в бумажном производстве всевозможные формы промышленных единиц. Господствующей формой является до сих пор кустарная изба. В настоящее время в Покровском уезде работает на домах 4.903 станка, а на самоткацких – 3.200 станков. Переходными же ступенями являются светелки, в которых сосредоточены 2.330 станов и которые от 6–10 станов достигают размеров настоящих фабрик – в 100 и более станов. На таких крупных ручных светелках зависимость ткача от фабриканта выражается резче, чистый заработок кустаря меньше, условия работы менее благоприятны, чем в мелких промышленных единицах. Еще шаг – и мы в области самоткацкого производства, где кустарь-ткач уже окончательно превратился в деятельного рабочего. Число крупных светелок в Покровском уезде постоянно возрастает, и часть их в самое последнее время уже перешла к самоткацкой работе. Число мелких самостоятельных ткачей-кустарников очень ограничено. В Александровском уезде их совсем нет. В Покровском уезде число их не превышает 50 чел. Хотя крупные светелки по существу ничем не отличаются от мелких, тем не менее большие размеры этих светелок и постоянное возрастание их в количественном отношении несомненно указывают на тенденцию и постепенное фактическое приближение чисто кустарной формы бумаготкацкого производства к форме крупной, фабричной, к типу капиталистической организации народного труда»[96].

Перейдем к другим уездам той же Владимирской губернии.

«Экономическая организация бумажного ткачества в Юрьевском уезде, – читаем мы в другом труде того же В.С. Пругавина, – в общем сходна с той, которую мы наблюдали в Александровском и Покровском уездах. Как и в двух раньше рассмотренных нами уездах, экономические условия бумажного производства вылились здесь в форму домашней системы крупного производства… 98,95 % всего производимого в Юрьевском уезде бумажного товара вырабатывается путем домашней системы крупного производства, и только 1,05 % приходится на долю»… вы думаете самостоятельных кустарников? Нет, «на долю мелких самостоятельных фабрикантов»[97].

Вообще во всей северо-западной части Владимирской губернии