Людей общества в Нижнем Новгороде между тем поприбавилось.Каждый день здесь появлялись новые лица! Уехав из Москвы от неудержимоподступающего к столице неприятеля, в Нижнем поселились самые знатные семьимосковской аристократии: Римские-Корсаковы, Архаровы, Оболенские, Муравьевы,Дивовы, Кокошкины. Тихий и скромный городок взбудоражился! Благовещенскаяплощадь была заставлена дорожными каретами москвичей: здесь чуть ли неежедневно «столичные нижегородцы» встречали новых приезжих, родственников изнакомых. Те привезли с собой капиталы, привычку к шумной, рассеянной жизни,последние моды и крупную карточную игру.

Начались непрерывные праздники и балы у гостеприимноговице-губернатора Крюкова, в богатых домах. Но не только это вынужденное весельепринесено и привезено было из Москвы: с приездом людей, ощутивших, хотя быиздалека, веяние наступающей войны, умножились разговоры о ней и в Нижнем.

Здесь уже были, конечно, приняты разные важные меры, чтобы вслучае необходимости дать отпор врагу: на окраинах города и в пригородныхдеревнях рылись канавы и спешно вколачивались в землю сошки с перекладинами, накоторых раскладывались копья и рогатины; вокруг селений воздвигались заборы сзаставами и сторожами в шалашах; на околицах устанавливались взятые у богатыхпомещиков старинные чугунные пушки, употреблявшиеся для салютов в семейныепраздники; собиралось ополчение как в общевойсковые части, так и в местныеоборонительные отряды…

События заставляли спешить. 16 июня оставили Вильно. 20-гопотеряли Минск. Багратион отступал к Смоленску.

Сердце, ум и глаза устремлены были у всех на берега Двины,где шаг за шагом оттеснялись неприятелем русские войска, хотя никто несомневался: армия наша в таком духе и расположении умереть всем у стенОтечества и знамен государя, что желает наступать! Однако приказыглавнокомандующего Барклая-де-Толли носили иной характер: выравнивать фронт,беречь силы, вести позиционные бои.

– Барклай-де-Толли? Болтай, да и только! – с ненавистьючестил его всеми словами старый князь Измайлов. – Позиционная война, какпоказал нам неприятель, не очень выгодна, потому что всякую позицию можнообойти. Побьют врагов под Смоленском – все могут оставаться спокойными.Бонапарте должен будет тогда помышлять о собственной безопасности. Если жебожественным попущением прорвутся злодеи далее, то… то беспокоиться нампридется уже о целости и вообще о существовании нашего государства!

В эти дни на Ангелину дома как-то мало обращали внимания:Алексей Михайлович с замиранием сердца следил за всяким новым слухом о течениибоевых действий, а княгиня Елизавета столь же трепетно следовала за каждым егошагом: князь уже порывался записаться в дворянское ополчение, а когда женасказала веско: «Только через мой труп!» – вскричал почти с ненавистью: «Я виделстариков, которые умирают, костенея. Ты что же, мне такой участи желаешь?! Яжизнь в бою провел – дай же и смерть там сыскать!» Словом, княгиня всерьезопасалась, что Алексей Михайлович, как мальчишка, просто-напросто однаждысбежит из дому, – и ей более было не до чего, даже не до внучки, так чтоАнгелина, предоставленная самой себе, невольно тянулась туда, где ей всегдабыли рады: к мадам Жизель, вернее, к графине де Лоран… и к Фабьену.

* * *

Теперь во многих домах в Нижнем сделалось тесновато отпереизбытка приезжих. Не стал исключением и дом на Варварке. Ведь в городприбыли не только русские, бежавшие от войны: московский губернатор Ростопчинвыслал из старой столицы всех французов, подозреваемых в возможных сношениях сНаполеоном, и отправил их в Нижний на барке. Здесь эти люди оказались воистинув положении немцев, немых: народ был так раздражен, что чужие не осмеливалисьговорить на улице по-французски… да что! На любом иностранном языке! Германскоготорговца чуть не побили камнями, приняв за француза. Двух офицеров едва неарестовали: они на улице вздумали говорить по-французски; народ принял их запереодетых шпионов и хотел поколотить; свое происхождение бедолагам пришлосьдоказывать двумя самыми убедительными, в веках проверенными способами: крепкимикулаками и крепкой бранью. С другой стороны, все русские приезжие из Москвы иПетербурга бранили врага между собой только по-французски, хотя некоторыетеперь спешили найти себе русских учителей, желая выучиться говорить на родномязыке. Впрочем, мужики безошибочно отличали своих от заезжих мусью, и скоро тевообще стали бояться выходить из домов!

Когда бы ни пришла Ангелина в дом графини, она непременнонатыкалась на очередного дрожащего от страха незнакомца, спешившего забиться вукромный уголок. А как-то раз, явившись не вовремя и без доклада, засталаграфиню с охапкой окровавленных, засохших, дурно пахнущих бинтов, а из-за дверислышались стоны. Глядя на Ангелину неприязненно, мадам де Лоран сказала, чтоуроков нынче не будет, потому что у нее в доме умирает ее соотечественник,доктор Тоте, которого Рoстопчин еще в Москве заклеймил как французского шпиона,а нижегородский вице-губернатор Крюков, получив донесение об этом, велелвдобавок наказать его на конной площади тридцатью ударами плетей, а потом,окровавленного, бросил на четыре дня в тюремный карцер. Первые два дня егооставляли без пищи, и в эти сорок восемь часов он думал, что его ожидаетсмерть. Никакого ухода за его израненной спиной не было, она беспрестанносочилась сперва кровью, потом гноем. Когда раны стали дурно пахнуть, Тотевышибли из тюрьмы, и он чудом добрался до своей сердобольной соотечественницы…

Ангелина едва не зарыдала от ужаса и жалости к несчастному!

– Ох, за что, за что его так?! – вопрошала она дрожащимголосом, но мадам де Лоран ушла, унося бинты, холодно буркнув лишь: «За то, чтофранцуз!»

Ангелина зажмурилась, не решаясь больше спрашивать. ПустьТоте принадлежал к враждебной нации, но ведь не он же перешел Неман в составефранцузской армии, не он жег русские села, не он стрелял в русских солдат!Впервые в жизни ей сделалось стыдно за то, что она русская! С этим чувствомстыда она и ушла… а жаль все-таки, что ей так и не удалось вызнать у мадам деЛоран причину столь жестокого наказания Тоте! Ведь графиня не могла не знать,что доктор-француз подвергся столь суровой каре за пророчества, будто уже 15августа (через полтора месяца!) Наполеон будет обедать в Москве…

Лето 1812 года изобильно было грозами. Грохотали громы,молнии терзали небеса, проливались короткие, но изнурительно-сильные ливни. Тути там внезапно вспыхивали пожары: молнии били в дома, деревья, палили стога,насмерть поражали людей – грешников, как принято было думать. Ох, если бы так!Но разве грешниками были те русские люди, коих в это страшное лето поражалнеисчислимыми молниями жестокосердный бог войны, все ближе и ближе подтягиваяграницу своих губительных владений к Москве?..