Ник тихо засмеялся и едва слышно сказал:

— Как ты вовремя, дружище, — откашлялся и уже громче продолжил, обращаясь к застывшему, будто восковая статуя Александру: — Позвольте представить, ваше величество, Ральф Бонк.

Ральф поклонился, на лице императора и мускул не дрогнул, и тогда он на всякий случай отдал ему честь. Может, двойная демонстрация уважения Александра не смягчит, но хотя бы развлечет? Кажется, сработало. Его величество чуть улыбнулся.

— Ну здравствуй, Ральф. Я рад наконец-то снова увидеть тебя

Снова? Ральф скрыл удивление за широкой улыбкой, быстро огляделся и, поймав синий взгляд в золоченом зеркале, услышал довольный многоголосый шепот:

— Да-а-а…

Ральф нервно дернул плечом. Пошел прочь из моей головы! Всё едино кто ты есть: чертов лес ли, демон, даже Рэндольф! Убирайся обратно к себе во тьму! Предоставь жить живым, не мешай думать!

«Непременно, дитя. Я уйду. Но для этого помоги мне освободиться».

Громко, слишком громко. Он больше не шепчет, говорит в голос, и голос этот с каждым ударом сердца лишает воли, забирает память, отдавая взамен чужие воспоминания.

Светлая челка падает на лицо, он наклоняет голову и слышит глумливый хохот: «девчонка». Вокруг курсанты. Смотрят на него со злым интересом, смеются. Ему шестнадцать, он младше этих парней минимум на два года, невысокий, изящный и тонкий. Он молчит, но не потому, что стесняется. Он намеренно прячет глаза, он улыбается. Он ждёт.

Кто-то хватает его за плечо, по руке скачет серебристая электрическая змейка.

Он знает цену дару, он знает, что такое боль, он уже готов им её показать, как не раз показывал чужакам, посмевшим посягнуть на его землю. Пусть смеются, ещё пара мгновений, и жестокое предвкушение в этих лицах сменит привычный страх. Он совсем не девчонка.

Но от него отдирают задиристого курсанта. Удар в челюсть, кровь и осколки зубов летят на пол из раскрытого рта. Он морщится. Противно, да к тому же его лишают развлечения.

— Не смейте до него дотрагиваться, — равнодушно говорит высокий темноволосый парень и уверенно протягивает ему руку, — Александр.

— Почему же, — качает он головой, — я нисколько не против, пусть трогают.

Взрыв хохота, Александр удивленно поднимает бровь.

Он тихо смеется, раскрывает ладонь, в воздухе пахнет озоном, прямо перед его лицом возникает бьющийся электрическими разрядами шар размером с голову.

Те, кто только что упивались своим превосходством, теперь боятся. Он чувствует их животный страх, но не видит его в глазах Александра. Это странно, очень странно, там что-то другое. Интерес? Азарт? Восхищение? Молнии уходят ему под кожу, парни молчат, и он коротко представляется:

— Ральф Бонк. Ты и теперь не боишься дать мне руку, Александр?

— Не боюсь, — тот крепко сжимает его ладонь. — И добро пожаловать в Валлию.

Валлию… Валлию…Валлию…

Тусклая лампочка над зеркалом зажигается ярким светом. Он держит в руках опасную бритву и смотрится в зеркало.

— Как можно бриться с такой глупой улыбкой? О чем ты мечтаешь, Ральф?

Он ловит в отражении насмешливый взгляд Александра. Они стали старше, и теперь оба одного роста.

— Думаю, на кой ляд я потратил столько лет в академии? Вот вернусь я домой, и что буду делать с новыми знаниями? Соседнюю провинцию, что ли завоевать, да присоединить её к Эдинбургу?

— Удивил, я-то думал, ты о девушке мечтаешь.

— Что мне о ней мечтать, если Арина тебя выбрала? — недовольная гримаса.

Бонк играет. Молоденькая целительница действительно очень нравится ему. Он любит её, но не как женщину. Он восхищается её даром, он хорошо понимает, насколько её сила удивительна. Александр не знает, не понимает, что друг все свободное время проводит в лазарете не из-за нежных чувств. Она помогает ему справиться с болью от растущего день ото дня дара, она помогает ему не сойти с ума от настойчивого шепотота тысячи мертвых голосов. Её губами говорит с ним его личный ангел-хранитель, её руками исцеляет его сам господь бог.

— Хоть в чем-то я тебя опередил! — довольно заявляет Александр. — А что до провинции, слишком просто для тебя. Даже мелко. Может, лучше возродишь Валлийскую империю?

— Это интересно, — сверкают синие глаза. — Только зачем стражу леса империя?

Александр поджимает губы. Отбой, в помывочной гаснет свет. Темнота заполняет ванную комнату.

— Ты действительно веришь, что мертвый демон спит в чаще Эдинбургского леса?

Бонк подкидывет на руке искрящийся шар, он не успел умыться.

— Я не верю, — качает он головой. — Я знаю. Но твоя идея мне нравится. Хочешь, мы создадим новую империю для тебя?

— И ты останешься со мной?

— Разумеется, пока ты не станешь императором.

Императором…

Звонкий женский смех. Нежные руки Арины на лбу, разрывающий голову настойчивый шепот. Гибнут люди, но возрождается Валлия, и далеко на севере всё чаще вздыхает Эдинбургский лес. А здесь ему скучно. Александр старательно грузит его задачами и мрачнеет день ото дня.

— Где ты был? Почему ты ушел из дворца?

Он высоко поднимает бровь, копируя любимое выражение императора.

— Никак корона пережала, дружище?

Зима в столице. Серое небо, серая земля, только кровавым пятном сияет мундир императора. Они стоят на пустом перроне вдвоем. Их оставили наедине по молчаливому приказу.

— Останься! — зло выдыхает Александр.

Бонк запускает руку в светлые волосы и громко смеется.

— Ты, кажется, перепутал меня с кем-то, или ты действительно приказываешь мне?

Мне…

— Пять лет, Ральф. Ты оставил меня, ты не считал нужным отвечать мне. Но приехал к ней!

В хрустальных люстрах мигает свет. Он выпрямляет спину и по привычке, оставшейся со времен академии, прячет руки за спиной. Он не станет оправдываться и не станет рассказывать, как каждую ночь боролся с собственными демонами. Страж леса, воин господа бога, и теперь уже бывший друг императора. Летний дождь хлещет по лицу, под ногами чавкает земля. Он приехал к ней, но опоздал. Арина выгорела, его ангела больше нет. Его руку сжимает темноглазый мальчик.

Мальчик.

— Меня зовут Николас. А вы, дядюшка Ральф?

Николас… Николас… Николас…

Императоры не женятся на любовницах. Они выдают их замуж, одаривая огромным приданым.

— Я запрещаю тебе видеть Николаса.

— Интересно, на каком основании? Его отцом значится господин Холд, а ты — никто.

— Никто? — злая усмешка. — Ты забываешься, Ральф. Ты говоришь с императором.