Увидав на двери табличку, я перевернула ее той стороной, гдезначилось «Закрыто», и задвинула красивую латунную щеколду.

– Видите, как просто! Пошли, пошли.

Руфина покорно привела меня в крохотную комнатку сэлектрочайником и круглым столом, покрытым клеенкой. Пока она дрожащей рукойзаваривала чай и вытаскивала из шкафчика твердокаменные сухарики, я вподробностях рассказала ей о встрече с Рязанцевым.

– Кошмар, кошмар! – вскрикивала Руфина. – У вас, дорогая,железные нервы. Простите, как вас зовут?

– Виола.

– Жаль, что знакомимся при таких скорбных обстоятельствах, –начала разводить политес тетка, – разрешите представиться…

– Мне известно ваше имя, Руфина Михайловна, – спокойнопрервала я искусствоведа.

– Откуда? – изумилась собеседница, забыв про то, что успелауже один раз представиться. – Мы раньше встречались? Извините, но у менясовершенно отсутствует память на лица…

– Главное в вашем бизнесе – иметь память на картины, –улыбнулась я, – но мы никогда до сих пор не виделись…

– Тогда почему… – залепетала дама.

Я увидела, что ее аристократическая рука с узкой ладонью идлинными пальцами, держащая чашку так, как люди держат нечто неприятное, дажегрязное, оттопырив мизинец, начала мелко-мелко дрожать.

– Поставьте чай, – велела я, – сейчас прольете!

Женщина послушно выполнила приказ и уставилась на меняголубыми глазами, на дне которых ворочался страх.

Я положила свою руку на ее ладонь и ощутила невероятныйхолод, было ощущение, что трогаешь труп.

– Дорогая Руфина, – вкрадчиво начала я, – вы мне оченьсимпатичны, поэтому я хочу вас предостеречь: будьте очень осторожны. Выследующая на очереди…

– Куда? – прошептала дама.

Ее лоб неожиданно покрылся испариной, но рука, неподвижнолежащая под моей, оставалась холодной, очень холодной.

– К могиле, – пояснила я, – или к нише, если предпочитаетекрематорий.

– Не понимаю, – пробормотала Руфина, – о чем вы?

– Женя Бармина, Катя Виноградова, Лена Федулова, МашаГоворова… Продолжить?

– Но я-то здесь с какого бока? – слабо сопротивляласьискусствовед. – Меня просто попросили посидеть денек.

– Руфина, дорогая, подумайте сами, вы и Илья – единственныеоставшиеся в живых из «синдиката великих художников». Всех убрала одна рука,скоро она доберется и до вас… Понимаете?

– Вы откуда? – промямлила дама. – Вы кто?

Я грустно улыбнулась:

– Та, которой все известно.

– Что, что вы хотите? – засуетилась дама. – Денег? Ей-богу,их у меня нет, я все в Наденьку вложила… Да если бы не она… Разве я согласиласьбы на такое…

Изо рта полностью деморализованной, испуганной до ужасаженщины полились фразы.

У Руфины нет мужа, зато есть обожаемая доченька Надюша.Поднимала ее женщина одна, на горбу волокла, зарплата сотрудника Третьяковки –просто крохи…

Несчастье случилось пять лет назад. Наденька, возвращаясь отподружки, попала под машину. Девочка сама была во всем виновата. Перебегаладорогу в неположенном месте, да еще вечером, при дождливой погоде. Спасибо,шофер оказался человеком порядочным, вызвал «Скорую»… Наденьку отвезли вСклифосовского. Приговор врачей был суров: перелом позвоночника, вряд лишестнадцатилетняя девочка опять начнет ходить…

Руфина Михайловна бросилась спасать дочь, подключив всесилы: хирургов, ортопедов, мануальных терапевтов, экстрасенсов,иглоукалывателей… Сначала немногочисленные друзья охотно помогали женщине,давали в долг, но потом перестали, поняв, что скорей всего никогда не получатденежки назад. Руфина Михайловна кинулась распродавать немудреные колечки,серьги и оставшиеся от бабушки серебряные ложки…

Но потом пришел момент, когда из дома выносить стало нечего.Руфина Михайловна даже точно помнила число, 13 апреля, когда ей на работупозвонили из больницы и обрадовали: у Надюши появилась чувствительность вправой ступне. Девочке помог один из костоправов, более того, специалист обещалв прямом смысле этого слова поставить Надю на ноги… Вопрос упирался только вденьги. За один сеанс доктор брал семьсот рублей, ну ладно, он соглашался радидевочки сделать скидку, по пятьсот… Но лечение могло растянуться на два, а то ина три месяца… Набегала невероятная сумма… Руфина Михайловна проплакала дообеда, не зная, как поступить. Продавать было нечего, знакомые при виде еемигом переходили на другую сторону улицы. Квартира – однокомнатная «хрущоба» вКапотне… Даже если переселиться жить на вокзал и выставить халупу на торги, нефакт, что она продастся, мышиная нора, жилище кузнечика…

После обеда, когда несчастная мать с гудящей головой сиделаза письменным столом, явился некий господин, держащий под мышкой портретпредположительно кисти Мятлева. Мятлев, не слишком хорошо известный российскойпублике живописец XIX века, славился тем, что обладал редкой, патологическойработоспособностью и любовью делать вариации на темы своих картин.

Постаравшись взять себя в руки, сквозь подступающие к глазамслезы Руфина глянула на портрет дочери художника. Она уже видела эту работу вшести вариантах, и вот выплыл седьмой.

– Тщательно проверь, – зудел посетитель, потный, толстыймужик лет сорока, – вот хочу доченьке своей преподнести на семнадцать лет, тысмотри не лопухнись…

Его толстые, сарделькообразные пальцы сжимали сотовыйтелефон, от волос одуряюще несло дорогим парфюмом, на запястье болталисьзолотые часы…

Внезапно на Руфину накатила душная волна злобы. Дочь этогокомка сала, засунутого в костюм от Хуго Босс, одногодка несчастной Наденьки,получит в подарок картину и будет плясать на именинах, а бедная Надюша на всюжизнь останется калекой, потому что у матери нет средств!

И тут Руфина Михайловна сделала то, о чем и помыслить немогла еще утром.

– Подлинник в отличном состоянии, – буркнула она, подписываянужную бумагу.

Руфина видела, что перед ней лежит искусно выполненнаяподделка, но ненависть к посетителю достигла такого размера, что лишила ееразума.

– Хорошо, – обрадовался мужик и, забирая полотно, протянулРуфине десять долларов, – бери, заслужила.

– Чтоб ты сдох, – прошипела дама, когда радостный обладательподделки ушел, – чтоб тебя черти разорвали, сволочь…