– Возьми булавку. Слышишь? Убери это!

Мужчина садится на край кровати. Садится прямиком на безвыходный лабиринт мертвых цветов.

– Слышишь меня? Булавку. Или иголку. А это положи.

Голос срывается на крик.

Мужчина перехватывает ножницы, словно кинжал, острием вниз. Босые ноги стынут от холодного пола.

– Стой! Не смей! – голос паникует. – Послушай меня. Прошу. Достаточно одной капли.

– Нет. Нужно больше.

– Зачем?

– Заткнись! Я должен знать наверняка! Мы должны знать. Только так. Я больше не намерен сомневаться!

Мужчина жмурится и сжимает основаниями ладоней виски. Кажется, у него болит голова. Или это такой способ заглушить надоедливый голос.

– Из-за собственной ревности ты готов…

– Заткнись! Заткнись!

– Глеб?

Женщина проснулась.

Она трет глаза и пытается понять, что происходит.

– Смотри, что ты натворил! – шепчет голос. Он пытается говорить с досадой, но ему не удается скрыть радость.

– Глеб, что с тобой?

– Ты разбудил ее. Из-за того, что ты не послушал, теперь мы никогда не узнаем, любит она нас или нет.

– Глеб, ты меня пугаешь.

– Все. Бросай ножницы и уходи! Прочь! Пошел отсюда!

– Заткнись!

Мужчина рычит и с размаху врезается ножницами в шею любимой.

– Заткнись! Заткнись!

Форточка закрыта, но от окна все равно веет холодом. Занавески вздымаются от ветра.

Лезвия с трудом проникают под кожу. Приходится надавливать всем своим весом. Ножницы не приспособлены пробивать плоть.

Голос кричит. Женщина хрипит, держится за горло. Рот выдувает пузыри. А руки бьют. Еще и еще. Руки согреваются в теплой красной жидкости.

На его и ее лице застывает одинаковый ужас.

Кровь брызжет во все стороны.

– Заткнись! Замолчи!

Он сквозь рык и хрипы повторяет свой бессмысленный приказ.

– Заткнись!

Ножницы пластиковыми ручками больно впиваются в ладони.

В глазах темнеет.

– Молчи!

Подкатывает тошнота. А руки бьют.

С каждым новым порезом лезвия все легче входят в плоть. Теплый комок под одеялом больше не сопротивляется.

В комнате тихо, лишь изредка раздается разъяренный стон мужчины и стригущие звуки лезвий.

– Звони… врачам.

Голос надрывается, кричит. Умоляет. Пытается докричаться сквозь звон в ушах.

– Скорее… врачам.

Голос задыхается.

Мужчина мотает головой.

– Заткнись! – выдыхает рот, и по всему телу пробегает слабость. – Все хорошо.

Он бормочет «все хорошо, все хорошо» и не собирается звонить.

Он смотрит на свою любимую, наслаждается ее красотой, поправляет ей волосы и улыбается.

– Ее еще можно спасти. Звони, – голос дрожит.

Обессиленный голос бьет кулаками невидимую стену, где-то внутри обезумевшей головы.

– Все хорошо, – повторяет рот. – Сейчас узнаем.

Руки делают несколько грубых ударов ножницами. Гадкий хруст костей. И вот уже мокрые пальцы раздвигают ребра.

– Зачем ты это делаешь? – всхлипывает голос.

– Зачем? Мы же этого хотели. Ты же сам просил.

– Я нет. Нет. Я лишь хотел знать, любит ли она нас.

– Вот и узнаем. – Мужчина ухмыляется. – Ты сказал, нужно попробовать на вкус ее кровь. Это же твои слова, кровь не умеет лгать.

Он делает паузу, хочет напустить трагизма, но лицо не выдерживает, и он хохочет.

Испачканные пальцы прикрывают истерически смеющиеся губы.

– Я имел в виду уколоть булавкой. Чтобы узнать правду, одной капли достаточно. Зачем же?

– Уколоть? – Мужчине трудно говорить сквозь смех.

– Да. Пальчик.

– Пальчик? – Смех мгновенно сменяется злостью. – Издеваешься? Смеешься надо мной? Дурачком прикидываешься? – Из глаз текут слезы, но мужчина не плачет.

– Ты не простишь себе. Я знаю. И ты знаешь. Просто пока не можешь себе признаться.

– Сердце! – перебивает мужчина назойливый голос. – Там скрывается вся правда. Только сердце.

– Не надо. Прошу. Может, еще не поздно все исправить.

Мужчина пыхтит.

Скулы движутся, ноздри раздуваются, глаза блестят. Он просовывает руку внутрь.

Легко.

Легче, чем он мог себе представить. Кости сопротивляются недолго и встречают локоть мерзким хлюпаньем.

Тепло.

Пальцы выдергивают и подносят к лицу сердце.

Нос вдыхает аромат. Кончик языка тянется лизнуть неведанный фрукт, а глаза встречаются с глазами любимой.

Она пристально смотрит на него. Такие живые, такие родные глаза.

– Глеб… – раздается женский голос.

Ее рот искривляется в улыбке, в такой же омерзительной, что мгновение назад была на мужчине.

Сердце выскальзывает и падает на одеяло.

Этого не может быть. Он всматривается. Нет. Она же мертва. Ножницы на полу. Кровь на простыне.

Показалось.

– Показалось, – говорит он сам себе и продолжает следить за ее глазами.

Пальцы гладят одеяло, находят между складок, грубо обвивают и сжимают все еще теплое скользкое сердце.

– Глеб.

Снова женский голос.

Ее голос.

Он смотрит по сторонам.

Пахнет кровью и смертью. Свежим кофе и круассанами.

– Сердце ключ ко всему. Классики врать не будут, – говорит он, закрывает глаза и кусает сердце любимой.

– Глеб, проснись.

Мурашки пробегают по спине. От страха, от холода, от волнения, от неожиданности.

– Проснись.

Ее нежный голос ласково просит проснуться, и он открывает глаза.

Утро.

Жена ставит чашку с кофе на стол.

– Ты стонал. Опять кошмары?

Мужчина кивает.

– Этот сон?

Он не отвечает.

Глеб вытирает мокрый лоб и садится на край кровати. Тапочки сами надеваются на ноги. Мужчина смотрит на цветочки на простыни, затем на свои ладони.

Руки все еще болят после ударов ножницами.

Проклятый сон.