Убить ту, что дороже всего на свете. Сожрать сердце любимой, чтобы убедиться в ее искренности. Что может быть страшнее и глупее?

– Глеб, хочешь поговорить?

Он поправляет резинку от трусов и подходит к столу.

– О чем?

Он произносит слова и чувствует отдышку. Он устал и измотан, словно это не он проснулся мгновение назад.

– О нем. О твоем сне.

Мужчина мотает головой.

Этот сон мучает его долгие годы.

Глеб хотел бы сказать, что уже привык к нему, но это ложь. К такому невозможно привыкнуть. Каждое утро после ночного кошмара Глеб как ребенок трясется от ужаса. Его пугает то, что он прекрасно знает, кто эта женщина из сна. Ему страшно еще от того, что он не может для себя решить, что хуже. Видеть себя во сне маньяком-убийцей, который безнаказанно раз за разом терзает свою жертву, или…

Нет.

Он боится собственных сомнений.

Боится, что медленно, год за годом, теряет контроль. И его беспокоит, что он так ни разу в своем кошмаре не убедился, любит ли его она на самом деле.

Его сон – отражение реальных сомнений.

И ему страшно от того, что он не знает, как бы поступил, будь сон реальностью. Устоял бы или сошел бы с ума?

Сомнения. Ревность.

Чувство вины.

Предательство. Утаивание.

Неплохо бы обратиться к врачу. Но Глеб уверен, что доктора для слабаков. И уж точно он не станет обсуждать сон с мозгоправом. И тем более не станет обсуждать сон со своей женой.

Мужчина берет кофе и отпивает глоток.

– Ммм. Спасибо. Очень вкусно, – говорит он и подвигает газету ближе.

Женщина садится рядом.

Она не пробует выпытать. Бесполезно. Она просто смотрит, как он завтракает и молчит. Пусть он не забывает, что рядом всегда есть кто-то любящий. Кто-то, кому не все равно. Пусть почувствует, что его любят, о нем заботятся и беспокоятся.

Почти двадцать лет она знает своего мужа.

Знает все его привычки, страхи и секреты. Знает, почему в цифровую эпоху он выписывает нелепые газеты. Что с тех пор как он бросил курить, обожает на завтрак круассаны и кофе.

Знает все тайны.

Она в курсе даже, что, перебрав на дне рождения своего сослуживца, он почти изменил ей с какой-то молоденькой девочкой.

Знает о нем все, кроме одного.

Он никогда никому не рассказывал о своих ночных кошмарах.

* * *

Из крана льется вода. Слив в раковине журчит.

Грубое щелочное мыло распространяет свой аромат и неохотно делится скупой пеной.

Я растираю шершавые пальцы.

Говорят, что такое мыло делают из пушистых беззащитных отловленных собак и кошек. Убивают бездомную зверушку, а затем растапливают жир в специальном котле.

Возможно, для этого и существует круглосуточная служба по отлову бродячих животных. Ловкие специалисты, виртуозы рогатины и дротиков со снотворным.

Нагретую в котле массу смешивают с гидроксидом натрия. Затем долго варят, готовят свой суп, пока не получится клеевое мыло. Остужают и вуаля – хозяйственное готово к применению.

Пальцы растирают уставшее лицо. Старая лампочка под потолком моргает, подрагивает.

Скорее всего история – миф. Проверка ничего не обнаружит. Слух о жестоких убийствах кошек и собак ради чистящего средства вряд ли правда. Но кто знает. Может, однажды…

Глаза сквозь стекающие капли воды смотрят в зеркало. Нос сначала делает глубокий вдох, затем производит шумный долгий выдох.

– Это в последний раз, – бормочу едва слышно.

Я – главный герой. Главный в своей жизни. Я пишу собственный рассказ, собственный сценарий, и только мне решать, как поступить и что со мной будет дальше.

Снова нос звучно выдыхает.

– Соберись, мудак, – говорю уже громче, и отражение с отвращением смотрит на меня в ответ.

Стряхиваю капли и натягиваю дружелюбную улыбку.

Оставлю мыло на раковине. Не люблю возиться с мокрыми обмылками, поэтому заранее делю большой кусок на шесть частей и после каждой поездки оставляю на умывальнике фрагмент щелочного хозяйственного напоминания о своем визите.

Не испытываю теплых чувств к мыльному брусочку, но не собираюсь его бросать. Нет. Я не из тех, что хладнокровно бросают кого-либо или что-либо. Предпочитаю думать, что я оставляю его на время. Такая вот моя странность. Вернусь за ним. Наверное, однажды.

Закрываю кран.

Практически готов.

Руки вымыл. Тщательно, как всегда. Вычистил ногти, потер щеткой каждый палец, каждую складочку кожи. Словно хирург перед предстоящей операцией по локоть обеззаразился.

Пора.

Возвращаюсь в кабинет. Несу перед собой руки с растопыренными пальцами, открываю двери локтем.

Начинаем.

– Что ж, приступим, – говорю я, но меня не замечают.

Прохожу к своему месту, начинаю привычную процедуру.

– Мастера вызывали? – пытаюсь пошутить, но на меня упорно никак не реагируют.

Плевать.

Резиновые перчатки уже на мне. Фартук на шее. Салфетка в одной руке, спрей в другой.

Нужно все тут как следует вычистить.

Щедро опрыскиваю рабочую поверхность. Небольшой деревянный столик блестит от влаги. Прыскаю на полку, на лампу, на подставку, даже на ножку стула на всякий случай.

Знакомый запах заполняет комнату.

Бесспиртовое средство для быстрой дезинфекции с антимикробной активностью. Подобные используют в парикмахерских и маникюрных салонах. Убивает все, включая микобактерии туберкулеза, ВИЧ, вирусы полиомиелита и прочие малоприятные печально известные гадости.

Я верен себе.

Никогда не изменяю принципам. Это моя жизнь, я в ней главный герой и я лично пишу свою собственную судьбу. Вообще никому не изменяю, не только принципам. Хотя смотря что расценивать, как измена. Но это мой сюжет, и только мне решать, что и как расценивать.

Но это сейчас не важно.

Безопасность. Главный мой принцип – безопасность.

Безопасность превыше всего.

На этикетке надписано – избегать попадания на кожу и глаза, в случае попадания – промыть водой. А еще там написано, что нужно нанести средство на ватный диск и после обработать необходимый участок.

Мало ли что там пишут.

Предпочитаю залить антисептиком все вокруг, подождать минут десять и снова опрыскать, прежде чем протереть салфеткой насухо.

Называйте меня параноиком, но я считаю лучше сейчас выглядеть глупо, чем потом лечить непонятные болезни.