Ввалился к себе. Ординарец мой – хороший был парень,татарин, рассудительный, хваткий – спал уже. Вскинулся спросонья:

– Тревога?

Я, надо полагать, влетел, как бомба…

– Спи, говорю, ничего такого…

Он голову уронил и снова похрапывает. Нашел я свойнеприкосновенный запас, хватил добрый стакан, и стало чуточку полегче.Гимнастерка распахнута, крестик висит наружу, за окном словно бы кто-то шипит ипосвистывает…

Снял я автомат с крючка, положил его на колени и долго-долгосидел на табуреточке. В доме темно, хозяйка спит тихо, как мышка, Галимпохрапывает, а за окном разгулялась непогода – так и лупит снежком по стеклу, иникак не могу отделаться от впечатления, что это не просто снег, а словно быснежные лапы царапают – корявые, противные. И словно бы голоса, но ни словечкане разобрать, – а впрочем, в метель так бывает.

Допил я остаточки и понемногу задремал прямо так, натабуретке, привалившись к стене, с автоматом на коленях.

Утром меня Галим такого и нашел. Я ему соврал, будто ночьюпод окнами шлялись какие-то подозрительные типы, вот и решил на всякий пожарныйпокараулить. Он, по-моему, поверил – дело было в Западной Украине, а там поночам могли шляться самые неприглядные субъекты…

Утро, как известно, вечера мудренее. Все я прекрасно помнил,но не испытывал ни особенного страха, ни тревоги – хотя и твердо знал, что всеэти поганые чудеса мне не привиделись, а были наяву в том домишке.

Удальцова я потом, естественно, встретил очень быстро. Он наменя смотрел, как на чужого, незнакомого. Даже не подошел. А вот майор мнебольше на глаза не попадался. Не станешь же специально болтаться по штабнымпомещениям, высматривать… Ну, предположим, увидел бы я его? И чтоприкажете делать? Особистам сдавать? На каких основаниях?

Да, а между прочим, Удальцова убило где-то через недельку.Об этом было столько разговоров… Потому что, вспоминая его долгоефантастическое везение, смерть ему выпала даже нелепая какая-то – нарвались мына немецкий авангард, они огрызнулись пару раз из самоходок, развернулись иходу. Человек пять поранило, а вот Удальцову осколок голову разворотил начисто.Совершенно такая смерть не гармонировала с полосой его невероятного везения…

А с меня все глупости как рукой сняло. Жил и воевалсовершенно нормально – и в Маньчжурии тоже. Не то чтобы везло, как Удальцову,но дальше все было нормально…

Мои соображения на этот счет? Ох, сложно… Я все это виделсвоими глазами, это было, но, вот такое глупое чувство, я и сам себе временамине верю, поскольку тот случай вступает в противоречие с материалистическиммировоззрением… Я же говорю, трудно объяснить. Все это было, но лучше бы его небыло – потому что больше нечего подобного не случалось.

Ну, если допустить вольный полет мысли… Сдается мне, вы исами прекрасно понимаете, что этот майор так называемый был из тех, кого неследует поминать к ночи. И разговор насчет платы, если вспомнить классику,должен был закончиться известно каким предложением. Давным-давно известно, чтохотят эти… Гоголя перечитайте. И я так думаю, Удальцова он со злости снял свезения, как часового снимают с поста. Это – если фантазировать.

И вот что еще, коли уж мы углубились в безудержный полетфантазии. Если обсуждать отвлеченно, как над какой-нибудь научной проблемой,то, я бы сказал, типчик этот был не из главных. Уж безусловно не сам. Понимаетемою мысль?

Есть же такое выражение – «мелкий бес». Вот таким он и был –мелконьким… Как две копейки. Какой-нибудь ихний ефрейторишка, ха…

Но впечатлений, знаете ли, было… На всю оставшуюся жизнь.

Я всю свою сознательную жизнь был предельно далек отсверхъестественного. В силу характера, натуры, да и благодаря профессии.Преподаватель математики – это кое к чему обязывает, вам не кажется? Мирстрогой логики, четких понятий, не оставляющий места всякой там чертовщине.Интеллигент-материалист, одним словом.

И только однажды на войне…

Я москвич, коренной. И призывали меня в артиллерию тоже изМосквы, в июле сорок первого. И получилось так, что нас с женой разбросало.Тогда подобные истории были не то что не в диковинку, наоборот, самой обычнойвещью.

Наш дом разбомбило дня через три до того, как мне пришлосьявиться на сборный пункт. Фугаска. Осталась груда развалин. Хорошо еще, таксложилось, что жена с дочкой были у знакомой, вот и выжили. В общем, этаже знакомая их приютила – и все вместе они позже и эвакуировались.

Понимаете? Мы с ней попросту не знали, куда следует писать.Дом разрушен до основания, номера моей полевой почты она не знала. Я не знал,где она, она не знала, где я. Я пробовал писать в домоуправление (она, какпотом выяснилось, тоже писала) – но ответов не было, ни разу. Ну, понять можно:в домоуправлении своих забот хватало…

Вот так я и воевал до сорок четвертого, представления неимея, где жена с дочкой, что с ними, живы ли они вообще. Как воевал,рассказывать не интересно. Как все. Отступали, потом наступали, два разаранило, оба раза легко, наградили пару раз… Обычная история.

Мучило, конечно, что с семьей у меня полная неизвестность.Но понемногу притерпелся, все это как-то сгладилось, ушло поглубже. Да инекогда было горевать, не до того. С другими бывало гораздо хуже – с теми, ктосовершенно точно знал, что семья погибла. А у меня, по крайней мере, оставаласьнадежда…

Ну вот… В сорок четвертом мы стояли в Белоруссии. Уже и непомню, как называлась та деревенька, что-то совершенно обыденное, какие-то«вичи»: Козельковичи, Костюковичи, Кроликовичи… Что-то похожее. Нет, неБарановичи. Барановичи – это город, к тому же близко от границы. А мы стояли ввосточной Белоруссии, где-то меж Могилевом и Бобруйском. Не в том дело…

Главное, я однажды узнал, что наши солдатушки, бравыребятушки, прямо-таки в массовом количестве шляются к какой-то бабке – и этабабка им гадает, что ли. Судьбу предсказывает, объясняет насчет пропавшихродственников, что-то еще…

Я поначалу посмеялся и забыл. А потом оказалось, что к нейходил Женя… ну, фамилия вам ни к чему. Еще напишете полностью, а он жив-здоров,смотришь, не понравится… Мой офицер, толковейший парень (я тогда уже былначальником штаба артполка). Представляете? Интеллигент бог ведает в какомпоколении, коренной петербуржец, математик, как и я, материалист до мозгакостей, член партии, наконец… И шмыгает под покровом ночи к бабке-гадалке,словно в повести Гоголя…

Я ему мягонько поставил на вид. Так вот, он ничуть несмутился и не растерялся. Смотрел на меня как-то очень уж серьезно и говорилпримерно следующее: материализм материализмом, но та бабка на шарлатанку непоходит ничуть. Мол, она знала о нем то, что узнать ниоткуда не могла – и то,что она ему сказала, на правду походит как две капли воды. А под конецненавязчиво намекнул, что и мне бы не грех… (он мои жизненные обстоятельствапрекрасно знал).