Честно признаться, я вспылил, наорал на него, выгнал. Негожешутить такими вещами.

А потом… Как бы это описать… Засело занозой. В такие моментыв любом материалисте просыпается нечто трудноописуемое. Умом веришь, чтоникаких колдунов и гадалок быть не должно, а сердце ноет – а вдруг?

Короче, я промаялся так несколько дней. И пошел. Взялпару банок консервов, еще какую-то еду – и пошел. Точно знал уже, где онаживет.

Оказалось, самая обыкновенная бабка. И самаяобыкновенная избенка, ни малейшей странности. Бедная избушка, лавка да стол,даже кошки нет…

Очень трудно у меня с ней поначалу налаживалось. Я иконфузился этого самого предпринятого предприятия, и никак не могсформулировать задачу – чего мне, собственно, от нее нужно. Она сама начала,глядя, как я топчусь и мекая. Сказала, что ей и так все ясно: мол, сразу видит,что я переживаю за семью, про которую мне ничегошеньки неизвестно. Сказала, чтоу меня дочка, возраст назвала точно, шесть лет – ей как раз к тому временидолжно было исполниться шесть…

Предположим, само по себе это еще ни о чем не говорило. Малоли откуда могла узнать – от того же Женьки. Он отличный парень, не стал быустраивать мне такой розыгрыш, но все равно, рационалистическое объяснениеимелось…

А потом она говорит:

– Не грусти, жива твоя мальжонка. Жена, по-вашему.

(То ли она была полька, то ли просто пересыпала речьпольскими словечками. У них в Белоруссии тогда, да и теперь, говорили навесьма экзотической для москвича языковой смеси…)

И продолжает:

– И дочка жива. Жива твоя Милочка.

Это тоже еще было не доказательство. Было от кого узнать,что мою дочку зовут именно Милочкой, а не, скажем, Олимпиадой…

Бабка, видимо, почувствовала, что я ей не верю. Но особеннообиженной не казалась. Смотрела на меня с этакой ласковой укоризной, как нанесмышленыша. Заухмылялась беззубо и безразличным таким голоском говорит:

– Синенький халатик она с собой взяла, да уж давненько ненадевает, тебя же нету…

Вот тут я и сел бы, да уже сидел…

Ах да, откуда же вам знать… Это у нас с Наташей была такаяигра. Когда она хотела, чтобы нынче ночью… в общем, надевала синий халатик. Ситцевый,с красной тесьмой по краю. Как бы условный знак. И вот об этом не знала ниединая посторонняя душа… Вот здесь меня проняло по-настоящему, тут я крепенькопризадумался, этого ей никто не мог рассказать…

И тут она, словно бы сердито, заявила, что нечего, мол,толочь воду в ступе. Таких, как я, у нее столько, что не протолкнуться, и всемнадо помочь. А потому она сразу переходит к делу…

Выставила на стол тарелку, самую обыкновенную, глубокую. Уменя эта тарелка до сих пор перед глазами – краешек отколот, выщерблинкапримерно с половину спичечного коробка, двойной синий ободок, и на дненарисованы какие-то желтые цветочки…

Принесла ковшик воды из сеней, налила тарелку до краев.Когда вода успокоилась, велела сесть поближе и смотреть в эту воду. Сама стоялаза спиной и бормотала что-то…

Вы не поверите… Вода в тарелке сначала стала мутнеть, потоми вовсе почернела, так что походила уже скорее на чернила – а дальше, черезнесколько минут, опять стала прозрачной, оттуда словно бы заструился неяркийсвет…

И там появилась улица, улица и дома. Теперь можно привычносказать: «как в телевизоре», но тогда, в сорок четвертом, мне это сравнение и вголову не приходило….

Я словно бы смотрел в круглое окошечко на незнакомую улицу.Временами картинка подрагивала, замутнялась на миг, но потом опять становиласьчеткой, ясной.

И я увидел Наташу. Ясно, отчетливо, словно смотрел в хорошийцейсовский бинокль (у меня тогда был такой, трофейный). Платье на нейнезнакомое, в Москве у нее такого не было, но это была она, никаких сомнений.Она ничуть не изменилась, не выглядела ни грустной, ни веселой – обыкновенная.Шла по улице, потом вошла в какое-то странное здание: определенно стариннойпостройки, причудливое такое, очень красивое – сущее каменное кружево…

И вот тут я не выдержал – дернулся, кажется, даже крикнулчто-то, как будто она могла услышать. Вода моментально помутнела, колыхнулась,всплеснула, словно туда упал камень – и снова прояснилась, только теперь этобыла самая обыкновенная вода…

Я видел, понимаете? Ясно, отчетливо, это был не сон, негаллюцинация какая-нибудь…

Бабка меня выругала – за то, что не смог посидеть спокойно.Сказала, что второй раз уже не получится. Я стал расспрашивать, где жена, что сней, но старуха, полное впечатление, сама не знала. Говорила только, «где-тоочень далеко», «окропне далеко». «Окропне» по-польски – «ужасно»…

Ну, я ушел. Шагал напрямик, налетел на какой-то забор,рассадил руку…

После этого и жилось, и воевалось как-то воодушевленнее. Ястарухе поверил, понимаете, поверил. После того, что она мне сказала ипоказала.

И ведь не обманула! Все было правильно. С Наташкой и сдочкой я увиделся только через два года, в сорок шестом. Но все было правильно.Оказалось, у нее и в самом деле появилось такое именно платье, что я видел. Издание это, когда я начал его описывать, Наташа узнала моментально…

Их эвакуировали в Томск. Она там работала в одной конторе. Иэто здание старинное, дореволюционной постройки было в то время обкомом партии.Она туда ходила по работе. Все совпало, полностью.

Вот такая мне однажды встретилась бабка. И большеничего подобного со мной в жизни не приключалось. А тарелка до сих пор передглазами…

В этой истории нет ни особенно страшного, ни такого ужзагадочного. Она просто-напросто была… В точности так, как я расскажу.

Нашей деревне с немцами крупно повезло. У наспоселились неопасные немцы. Можно бы даже сказать, мирные, но они все же носилиформу и чинили не мирную технику, а военную. Неопасные – так будет правильнее.

Эта была не воинская часть, а какие-то ремонтные мастера,тыловые работники. Я понятия не имею, как это именовалось по-военному,никогда не интересовалась. Ремонтники – и все тут.

У нас в деревне перед самой войной обустроили МТС.Машинно-тракторную станцию. Так тогда было заведено: трактора и прочая техникасостояла не в самом колхозе, а в МТС, и ее оттуда отправляли по нарядам в села.По-моему – и многие так считали – от такого порядка было гораздо больше пользы.Хрущев потом отменил МТС, передал технику колхозам – и она стала как бы ничья.По совести говоря, в колхозах за ней следили плохо. Столько ржавого железавалялось, вы же наверняка сами видели, да?

Вот… А МТС была организацией чуть ли не военной, там былисвои политруки, еще кто-то…

В общем, МТС была большая, чуть ли не на целую область. Инемцам все досталось целехоньким, от границы было довольно близко, а они впервые недели так перли… Никто и оглянуться не успел, не вывезли ничего, невзорвали.