С трудом разлепив веки, убрав от лица сведенные судорогой руки, я повел глазами по сторонам. Кто говорит со мной? Почему меня уговаривают проснуться, если я не сплю? Ведь я стою в коридоре, а рядом…

Мой взгляд наконец сфокусировался, и оказалось, что надо мной склонилась какая-то женщина. Именно склонилась, потому что я лежал на полке в купе, а она стояла рядом и глядела на меня. На лице – тревога и недоумение.

И никакого проводника поблизости.

– Ну, слава богу, – с облегчением сказала она, поймав мой взгляд. – Очнулся, буян.

Я ошибся: это вовсе не «какая-то женщина». Это Тамара.

А из-за ее мощной спины выглядывала взволнованная Катя.

Я вжался в стену, стиснув простыню, которой был накрыт.

– Выспался, а? Соня.

Тамара села на свою полку. Катя осталась стоять.

Ушла бы Тамара куда-нибудь, а лучше – провалилась бы в тартарары. Мне необходимо было сейчас остаться одному, но неугомонная женщина не желала оставить меня в покое.

Облизнув сухие губы, я спросил:

– Который час? – Это не имело никакого значения, но я должен был перестать таращиться на Тамару, как солдат на вошь, иначе она не успокоится, будет выспрашивать, бесконечно комментировать мое поведение и мой вид, отпускать шуточки.

Говорил я сипло, почти шептал: разодранное криком горло побаливало.

– Так одиннадцать почти, – охотно ответила Тамара. – Мы-то уж позавтракали. И как люди могут до обеда спать? Никогда не понимала. Я, хоть выходной, хоть проходной, как штык встаю!

– Я не спал, – зачем-то оправдался я.

Тамара громко расхохоталась.

– Видели мы, как ты «не спал», да, Катюшка?

Девушка неуверенно улыбнулась, но ничего не сказала.

Тамара, похоже, собралась выдать собственную версию того, что происходило и этим утром, и прошлым вечером, но я не мог больше ее слушать. Невыносимо, всему ведь есть предел!

Сейчас она откроет рот и скажет что-то, и снова станет очевидным, что я оказался в кошмаре: попал в пересечение нескольких реальностей, по которым путешествую я сам и мои двойники. Или же спятил, страдаю раздвоением личности, галлюцинациями. Или потерял память.

– Мы, наверное, скоро приедем, – ляпнул я первое, что пришло на ум. – Нужно встать и одеться.

На лицо Тамары набежало облачко, но тут же унеслось прочь.

– Стесняешься, что ли? Тю! Чего я там у вас не видала-то?

Она собралась прибавить еще что-то в том же духе, но тут вступила Катя:

– Мам, пожалуйста!

– Ой, да ладно! – Тамара поднялась с лавки. – А то я не понимаю, чего вы меня гоните. Мешаю вам. Дело-то молодое.

Катя покраснела. Тамара, по-утиному переваливаясь с боку на бок, пошла к выходу из купе.

– С женщиной вчера разговорилась, Наташей. Хорошая, уважительная. Тоже когда-то на фабрике работала, до пенсии. Пойду к ним. Они с мужем к сыну со снохой едут.

Тамара отодвинула дверь и выкатилась в коридор.

– Смотрите мне, чтоб без глупостей, – сказала она напоследок и скрылась наконец из виду.

Я думал, что почувствую облегчение, когда Тамара уйдет, но неловкость никуда не делась. Каковы воспоминания Кати? Что имела в виду ее мать: может, я ей уже предложение сделал?

«Брось, какая разница?» Даже внутренний голос (точнее, один из голосов) звучал безжизненно и безнадежно.

– Не обращай внимания на маму, Федь, – негромко сказала Катя, садясь на то место, где сидела Тамара. – Вечно она выдумывает.

– Что же она выдумала про нас?

Может, Катя рассказала матери про то, что случилось в пустом купе? Если, конечно, оно случилось.

Катя снова покраснела и нахмурила брови.

– Мама хочет, чтобы я встретила кого-то и вышла замуж. Втемяшила в голову, что я теперь останусь старой девой. То есть после того, как мы расстались с моим… – Она порывисто вздохнула. – Я же тебе говорила.

Разумеется, ничего такого я не помнил. Или Катя не говорила. Или говорила, но не мне. Но все это было не важно. Я задавал вопросы, оттягивая неизбежное. В голове звучали слова проводника.

Безнадега. Вот что было у меня на сердце, а вовсе не думы о Кате.

– Мама считает, клин клином вышибают. Говорит, мне надо отвлечься, что я должна общаться с молодыми людьми, и я…

Девушка говорила еще что-то, но мне не хотелось ее слушать. Решение, которое я принял потому, что уже не мог поступить иначе, зрело во мне, росло и крепло. Чтобы выполнить его, мне понадобятся силы, а пустые разговоры лишали сил, мешали сосредоточиться.

«Что, если попробовать еще раз? В последний раз?»

– Катя! – резко сказал я, обрывая ее на полуслове. Она, кажется, в очередной раз извинялась за свою мать.

– Да?

– Ты понимаешь, что тут происходит?

– Где – тут? – Она сделала удивленное лицо, но мне подумалось, что это лишь маска. А на самом деле она отлично все поняла.

– В поезде, – терпеливо проговорил я. – Мы никуда не едем.

– Что значит не едем? Едем, конечно. Федя, о чем ты говоришь?

Я смотрел на нее. Славная девушка, красивая. Только за ночь на подбородке вскочил прыщик, который она попыталась замазать. Но прыщик – такая мелочь. В сравнении с тем, что сказала мне ее мать: «Катя умерла два года назад. Погибла».

Теперь вот сидит тут, жива-живехонька, хоть и с прыщом. Замуж хочет. И Тамара – снова в теле, никаких следов горя на лице.

Я почувствовал, что не выношу их обеих. Убил бы даже, если бы мог. Но я не могу. Да и убивать нужно не их. По сути, в чем они виноваты? Да и насчет того, что Катя врет, я, наверное, ошибаюсь. Ничего она не знает, не понимает. Как и все здесь, кроме меня.

– Забудь. Шучу просто.

– Я так и подумала. Ты смешной.

Да уж, что есть, то есть.

– Извини, Кать, но не могла бы ты выйти на пару минут? Мне правда одеться нужно.

– Да, конечно, – засуетилась она, вскакивая. – Одевайся.

Катя направилась к двери, но внезапно стремительно развернулась ко мне и обвила руками, будто желая поцеловать. Я отшатнулся от неожиданности, но она не обратила внимания. Наклонившись к моему уху, отрывисто прошептала:

– Ты прав. Я знаю. Но все равно ничего нельзя сделать. Не получится. Надо привыкать.

Так же резко отстранившись от меня, она шагнула к выходу и взялась за ручку.

– Я побуду в коридоре, – спокойно сказала Катя, стоя в дверном проеме.

Лицо у нее было таким безмятежным, что я засомневался: не показалось ли мне? Может, она и не шептала ничего?