– Я ее почти не помню, – сказала Илона. – Ты ешь!

– Да, спасибо. Я ее помню прекрасно! Она была красивая, яркая, хорошо пела. Любила гостей, много смеялась, от нее хорошо пахло… У нее были длинные белые волосы.

– Кем она работала? Бабушка говорила, она хорошо пела…

– Она замечательно пела! Работала в ансамбле, ездила по ближнему зарубежью, пела и танцевала. Папа увидел ее и влюбился. Он был директор театра, устраивал им выступления. Мы жили тогда в Риге. А бабушка жива?

– Бабушка Аня умерла шесть лет назад. Мы жили вдвоем. Она была учительница музыки. Знаешь, я все время ждала маму, – голос Илоны дрогнул, и она замолчала. – Я все время представляла, как однажды приду после уроков, а бабушка скажет: «А ну, угадай-ка, кто приехал?» И бабушка все время говорила: «Вот вернется Нина…» Сначала говорила, а потом уже нет, даже не вспоминала. Мама не писала, мы не знали, где она, что с ней. Бабушка пыталась узнать, подавала в розыск, даже на эту передачу, «Жди меня», но нам никто не ответил. Бабушка рассказывала, как мама уехала из дома тайком, ни слова не сказав, и за все время не прислала ни строчки. Сбежала. Бабушка даже не знала, что родилась я. А потом мама вдруг приехала, привезла меня, говорит, вернусь через пару месяцев и заберу. Я помню, она рассказывала мне про бабушку, которая играет на пианино и научит меня, и еще про дом и сад. У нас никогда не было дома и сада. Мы часто жили у каких-то чужих людей. Она привезла меня на время, обещала вернуться. И не вернулась. Бабушка всегда повторяла: «Слава богу, хоть тебя привезла, а то что бы из тебя выросло!»

Илона снова замолчала. Ей хотелось плакать, в глазах защипало. Она снова была маленькой девочкой, которая держалась за мамину руку и во все глаза смотрела на незнакомую седую женщину в синем платье. Женщина рассматривала Илону как бесконечно маленькую величину, жучка или личинку, и в глазах ее было недоумение. «Это твоя бабушка Аня, – сказала мама, подталкивая ее к женщине. Женщина показалась Илоне очень строгой, и она прижалась к маме. – Ну чего ты, дурашка, – сказала мама. – Иди! Будешь жить с бабушкой, а я скоро вернусь…»

Алвис взял ее руку, сжал. Они сидели молча, держась за руки…

– Жаль, что бабушки нет, – сказал он наконец. – У меня никогда не было бабушки. Покажешь фотографии? Я привез нашу, там все мы: мама, отец и я, мне пять лет. Отец никогда не вспоминал о ней, я думаю, он уничтожил все фотографии. А эту не смог. Однажды я спросил, а он сказал, что благодарен ей за меня, как и твоя бабушка, но говорить не о чем, это была трагическая ошибка. Они были очень разные, кроме того, разница почти в тридцать лет. Отец был жестким человеком, очень порядочным, педантом. В детстве я его побаивался. Близости между нами не было. Когда я вырос, я ушел из дома, не появлялся год, два, только иногда звонил. Отец говорил со мной сухо, никогда не звал домой. Я думал, ему все равно, а он просто не умел! Есть люди, которые не умеют сказать, что любят, не умеют погладить по голове, обнять. А однажды написал, оказалось, он болен, попросил приехать. У меня все внутри перевернулось, я понял – он хочет попрощаться. Это было первое и последнее его письмо, сухое, короткое – всего несколько строк. Он не умел просить, но я понял: это был крик о помощи! Он звал меня домой. Я был с ним до самой смерти, три месяца, ухаживал, кормил с ложечки. Он сказал, что счастлив и я самое замечательное, что у него есть. Мы оба плакали…

Они снова молчали.

– А у меня не было отца, – сказала Илона. – То есть я его не знаю. Знаю имя – Вениамин. И бабушка тоже не знала. Просто человек по имени Вениамин. Помню каких-то мужчин… Помню, они сидели за столом, мама смеялась, пела под гитару, иногда они ссорились. Я спросила про одного – это мой папа? И она ответила – нет! И заплакала… А бабушка говорила, что я не в их породу, у них все голубоглазые. – Илона пожала плечами. – Ты вот тоже голубоглазый. Я совсем на нее не похожа? Ни капельки?

Алвис шутливо прищурился, рассматривая ее:

– Немножко похожа! Овал лица, нос, уши…

– Уши? Их же не видно! – Илона потрогала уши. – Смеешься?

– Смеюсь! Ты такая серьезная… Все хорошо. Мы встретились, у нас полно братьев и кузенов в Испании, жизнь продолжается.

– Ну да… конечно. Может, еще чаю? У меня не особенно с продуктами, я потом схожу в магазин.

– Неужели на диете? – Алвис преувеличенно испугался.

– Немножко, – смутилась Илона. – А что?

– Тебе не нужно. Иначе я тоже подсяду. Чай можно, есть не хочу, перекусил в кафе. Хочу увидеть город… Покажешь? Мама вспоминала про город, про дом, где выросла. Была как будто еще одна бабушка, не помню, как звали…

– Прабабушка Елена! Была. Только я ее никогда не видела, она умерла еще до моего рождения. Она была художницей. А дедушек не было. Ни отца, ни дедушек. Бабушка часто повторяла, что женщинам нашей семьи не везет с мужчинами, они одиночки.

– Ты тоже одиночка?

Илона кивнула.

– Почему? – Он окинул ее взглядом. – Вроде ничего. В чем дело?

Илона пожала плечами.

– Ничего… я так бесцеремонно?

Илона снова пожала плечами.

– Так получилось. А ты?

– Я был женат, но мы разбежались. Полтора года назад. Детей не завели. Не сошлись характерами, как говорят… – Он помрачнел, смотрел в чашку, машинально помешивая чай ложкой.

Илона тоже молчала. Возбуждение сменилось апатией, ей хотелось прилечь и закрыть глаза. Она старалась не смотреть на Алвиса, она еще не решила, как отнестись к его появлению. С одной стороны, хорошо, потому что у нее никого нет, а с другой – иногда лучше не знать… Почему мама ее бросила? Она не попала в аварию, не умерла от болезни… Она просто ушла. А как же она, Илона? Почему мама вычеркнула ее из своей жизни? Оставила, забыла, побежала дальше… вспоминала ли?

Илоне хотелось плакать. Иногда лучше не знать…

Алвис понял, положил ладонь поверх ее руки и сказал:

– Прости ее. Я, бывало, ненавидел ее, а потом вспоминал, какая она была веселая, как пела и танцевала, а я сидел в первом ряду, как ей хлопали, как она подбрасывала меня и хохотала… Я обожал ее! Люди все разные, она была такой… Ей было много дано, понимаешь? И она разбрасывала вокруг себя радость и смех. Она не умела быть другой, не умела вязать, готовить, семейный очаг не для таких, как она. У нас готовил отец. Иногда я думаю, мы получились случайно, я и ты. Не знаю, как те двое из Испании, а она даже нас не заметила. Может, те были осознанными, возраст все-таки. Я бы хотел их повидать. Хочешь, махнем к ним? – Он улыбался, смотрел на Илону.

– Я часто вспоминаю, как мы ходили в детский магазин, и она купила мне куклу. Пупса. А еще однажды красное платье с блестками, оно где-то на чердаке, там всякое старое барахло. Бабушка сердилась и говорила, что это платье для цирковой обезьянки, а не для ребенка, а я его очень любила и прятала под подушку…

– Вот видишь! – обрадовался Алвис. – Не все так мрачно. А ты чем занимаешься? Тоже учительница музыки?