классу фортепиано, но играла только дома, для себя. Играть в присутствии профессионального композитора она бы, конечно, не решилась. Набравшись смелости, она попросила Андрея: может быть, он сыграет? И сразу по его виду поняла, что лучше было не просить. Он как-то переменился в лице и замкнулся.

— Я люблю ваши песни, — призналась она.

— Понимаете, Леся, — вздохнул Андрей, — популярная музыка — это мое прошлое… Иногда бывает так, что ты над чем-то долго работаешь и делаешь это искренне, с верой в то, что это и есть твое призвание, но потом, в определенный момент, вдруг понимаешь, что ты уже и свое творчество, и себя того перерос. И получается, что от прошлого ты отвернулся, а что-то новое еще не родилось, и ты пока не знаешь, каким оно будет, каким будешь ты сам… И этот период роста, становления нового очень тяжелый.

— У вас сейчас такой, да? — участливо спросила Олеся.

— Ну, в каком-то смысле! — усмехнулся Андрей.

— Значит, вы больше не будете писать песни? Жаль… Они очень хорошие!

— Может быть, я напишу еще что-нибудь хорошее, только совсем другое.

— А мне так нравятся ваши «Снежинки»! — простодушно призналась Олеся. — Это одна из моих любимых песен… Помните, я говорила, что хотела исполнить ее на кастинге? Хотите, я вам спою?

Андрей в ужасе отшатнулся:

— Не надо!

Олеся задохнулась от обиды и растерянности: можно подумать, она предложила ему что-то непристойное — и выпалила:

— А, вы, наверное, только Барышеву любите слушать?

Андрей поморщился:

— Ну при чем здесь Барышева? Вот мы с вами так хорошо разговариваем: корабли, звезды, сказки о скорости света, а вы зачем-то говорите ерунду!

— Ах, извините, — поникла Олеся.

Она отвернулась, чувствуя боль. «Все-таки он заносчивый! Да что там — настоящий хам! И вообще… зачем я здесь? Он небось Барышеву ждет. Вот она сейчас приедет, а тут я… Выйдет исключительно глупо! А я-то, дура, уши развесила — звезды, планеты! И он тоже хорош — ишь, соловьем заливается! А не надо, будучи женихом одной женщины, показывать звезды другой!» И неожиданно поняв, что ревность колючей злой снежинкой уколола ее в самое сердце, Олеся испугалась: «Да что это со мной? Что я вообразила? Зачем размечталась?! Какой такой дурман-настойкой он меня опоил?!»

Она разозлилась на себя, ну, а дальше девичье раздражение перекинулось на источник волнений — вот на этого задумчивого, большеглазого, такого талантливого, умного, обаятельного… «Все, даже не думай об этом!» — зареклась она.

— Что с вами? — мягко спросил Андрей. — Обиделись, что я не захотел слушать, как вы поете? Ну, извольте, спойте… Я послушаю!

Ей совсем не понравилась интонация, с которой он произнес эти слова. Словно равнодушный, уставший от прослушивания продюсер на кастинге, настроившийся на то, что там, в коридоре, еще сто человек ждут своей очереди.

— А вот не буду я вам петь! — возмутилась Олеся. — Хоть упрашивайте теперь!

— Вы так интересно на все реагируете! Непосредственно, искренне… Сколько вам лет, Леся?

— Много! Невежливый вопрос! — отрезала Олеся.

Андрей улыбнулся:

— Вы еще совсем ребенок!

Она взорвалась:

— А вы… сухарь! Даже смешно, как такой сухарь может писать песни и музыку о любви?! Что вы о ней знаете?! Извините, я пойду, мне пора!

Он хотел было что-то сказать, остановить ее, но она пресекла его порыв решительным «Не надо!» и выбежала, хлопнув дверью.

* * *

Смешная девочка ушла, кажется, обидевшись на него… Неужели ее так обидело, что он не захотел послушать, как она поет? Жаль, он совсем не хотел ее обидеть, просто побоялся увидеть перед собой очередную безголосую певицу и не захотел, чтобы ее очарование рассеялось, если она запоет.

На прощание она успела сказать ему нечто важное, хоть и резкое. Ее фраза прозвучала беспощадно правдиво, точно пощечина: как можно писать музыку, ничего не зная о любви?

Андрей вдруг вспомнил слова апостола Павла: «Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру так, что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто».

Его симфония не получается, да и не получится, потому что он, как сухое дерево, на котором ничего не растет, — внутри пусто, все высохло… Как он может написать «Рождественскую» — гимн любви, любви самого высшего порядка, когда в нем самом нет любви? Когда он во всем и всюду — посторонний?

Он подошел к окну. Метель немного стихла, но снег по-прежнему падал. Сердце сжало ощущение ледяного одиночества…

И тут его телефон зазвонил. Он взял трубку и, услышав голос бывшей жены, застыл.

— Здравствуй, Андрей! С Новым годом! — сказала Катя.

Часть 3 Снежинки правильной формы

Глава 1

— Бензина мало? — встревожилась Лиза.

Леша горестно развел руками:

— Ага, я сегодня заправился по минимуму!

Лиза поморщилась:

— А чего ж ты не залил полный бак?

— Денег не было, на Новый год все спустил, — честно признался Макарский. — Родственникам на подарки. А ты не знаешь, что так бывает — нет денег, и все тут?!

— Когда-то знала, — вздохнула Лиза.

Леша хмыкнул:

— Конечно, если бы я мог предвидеть, что буду встречать Новый год в лесу с симпатичной актрисой, то прихватил бы с собой пару запасных канистр! Но только мне такое и в страшном сне не приснилось бы…

— А если из моей машины слить бензин?

— Твой мы оставим как НЗ, на самый крайний случай. Используем, когда совсем худо будет. А пока побережем.

— А теперь-то что делать прикажешь?

— Собирать веточки, сучья, шишки!

— Зачем это? — вскинулась Лиза.

— Будем разводить костер! Согрелась в машине? Ну, тогда выходи! Но прежде надень хоть что-нибудь теплое!

Леша снял с себя свитер. Огромный полосатый свитер Макарского, который надела Лиза, был теплый, как пальто, но в этом облачении она походила на беглого зэка.

— Точно! Они сразу примут тебя за свою! — подмигнул Макарский.

Лиза с унылым видом бродила по лесочку, собирая ветки для костра. Вскоре она принесла Макарскому пару шишек.

— Не густо, — улыбнулся Леша. — Ладно, иди в машину, актриса. Я позову, когда все будет готово.

В машине она задремала и проснулась от того, что Макарский позвал ее. За это время он разжег большой костер. Капитан посадил Лизу на пенек («Вот вам шикарное кресло, дама!») и приказал греться.

Алексей достал из багажника огромный баул и за каких-нибудь пять минут накрыл волшебную скатерть-самобранку. Тут были и крепкие соленые груздочки, и красная икра, и вареная картошечка, и налитые огурчики, и какие-то немыслимые рулеты. А в салатниках весело