– Но я не могу.

– Том велел! – Она тянула меня изо всех сил, но не могла сдвинуть с места ни на дюйм. – Том велел! Нет! Неееет! – Молли заплакала, когда я сделал шаг по направлению к лорду Эшкомбу. – Я дала слово! Том велел!

Между тем Эшкомб наконец-то выпустил волосы Тома. Мой друг, казалось, готов рухнуть в обморок. Миссис Бейли снова заговорила, на этот раз словно бы с благодарностью. Лорд Эшкомб проигнорировал её. Он что-то сказал Тому, и тот неистово закивал. Солдаты разошлись по другим домам, разговаривая с соседями. Некоторые из них указывали в том же направлении, что и мистер Бейли. Похоже, Том убедил лорда, что действительно не знает, где я.

Однако, глядя на малышку, которая тянула меня за руку, я понимал, что Том сказал королевскому эмиссару далеко не всё.

– Пойдём! – твердила своё Молли. – Том велел!

Я подождал ещё минуту, дабы увериться, что лорд Эшкомб не передумает и не арестует Тома. Когда он наконец убрался восвояси, я с облегчением вздохнул.

– Ладно. Пошли.

* * *

Едва лишь я дал согласие, настроение Молли тут же разительно изменилось – как это часто бывает у маленьких детей. Горючие слёзы высохли, сменившись нежной улыбкой. Она шагала передо мной по лондонским переулкам, что-то напевая и время от времени останавливаясь – точно играла в какую-то ей одной известную игру.

– Что ты делала на той улице? – спросил я.

– Искала тебя. – Молли посмотрела на меня взглядом, исполненным гордости. – Том послал нас всех тебя искать, когда пришёл тот злой человек. Но нашла я!

Я обнял девочку за плечи.

– Ты молодчина.

Она улыбнулась, прижавшись головой к моему бедру, но тут же отвлеклась, увидев бабочку, и вприпрыжку гналась за ней, пока та не улетела.

Отправившись следом за Молли, я сперва думал, что она кружным путём идёт обратно к ним домой – хотя Боже помоги мне, если кто-то из родителей Тома сейчас меня увидит! Однако теперь мне казалось, что мы просто бесцельно шляемся по переулкам. Прогулка длилась уже целую вечность. Мы ни на дюйм не приблизились к дому Бейли, а моя спина меж тем настойчиво напоминала о себе.

– Ты знаешь, куда мы идём? – спросил я.

– Угу. – Молли посмотрела в небо, надеясь, что бабочка вернётся. – Том велел отвести тебя в чёрный дом.

– Чёрный дом? – Я не понял её. – Что такое чёрный дом?

Молли хихикнула.

– Это дом, который чёрный, глупышка.

– Ясно… – сказал я. Давно прошли те времена, когда я умел понимать логику четырёхлетних.

Через некоторое время ситуация прояснилась. В одном из бесчисленных переулков мы наткнулись… Я не знал, как это назвать. Когда-то оно было домом. Но не теперь.

Некогда дом был самым большим во всём переулке. Прошлым летом огонь уничтожил его. Третий этаж сгорел полностью. Второй был тоже к тому близок – от него остались только почерневшие стены и обугленные брёвна, торчавшие вверх, как гигантские зубочистки. Фундамент в одном углу развалился, остался лишь щебень и расколотые дубовые доски.

Чёрный дом…

Задняя дверь висела, болтаясь на одной петле. Она раскачивалась взад-вперёд, а перед ней стоял мужчина, ожидавший нас.

– Добро пожаловать, – сказал доктор Парретт.

И улыбнулся.

Внутри дом выглядел таким же искорёженным. Сажа покрывала опалённые огнём балки, которые каким-то чудом ещё поддерживали верхний этаж. Везде лежала грязь – таким толстым слоем, словно мы были не в доме, а на улице. Над камином висела испорченная картина в сломанной раме – какой-то пейзаж, теперь плохо различимый из-за потёкших масляных красок и смятого холста.

Доктор Парретт… Бедный безумный доктор Парретт, чья семья погибла в пламени прошлым летом! Он всё ещё жил здесь, вместе с призраком своего погибшего сына Джеймса.

Молли, казалось, вовсе не тревожил этот дом. Она с восхищением оглядывала руины, ещё не понимая, что всё это значит на самом деле. В голову пришла непрошеная мысль, от которой холод пробрал меня до костей: может быть, дух Джеймса до сих пор пребывает где-то здесь?..

– Мой сын спит, – прошептал доктор Парретт. – А завтра ему надо учиться. Так что не бузите всю ночь.

Он добродушно погрозил мне пальцем.

– Не будем, – сказал я, борясь с желанием осенить себя крестом.

– Можете переночевать в задней комнате, с Джеймсом.

Доктор снял с крюка фонарь и отвёл нас в маленькую комнату без двери. В углу стояла кровать с соломенным матрасом. Солома была свежей, и, в отличие от других частей дома, здесь не оказалось грязи. Всё прочее сильно обгорело. Обрывки высохшей дамасской кожи свисали с искорёженной стены. Изголовье кровати было обуглено и сломано. Одна ножка исчезла, её заменяла пара кирпичей. На кровати лежала вымазанная сажей подушка, а рядом с ней – обтрёпанная шерстяная кукла, изображающая рыцаря с единственным глазом-пуговицей.

– Дайте знать, если вам что-нибудь понадобится, – сказал доктор Парретт.

Он улыбнулся и ушёл. Молли тут же потянулась за куклой. Она уселась на пол, и вскоре они с рыцарем уже оживлённо обсуждали, куда делся его конь.

Моё избитое тело по-прежнему терзал холод: мысль о том, что я в комнате Джеймса, не давала мне покоя. Но был ли Джеймс призраком или нет – мало-помалу я справился с собой и медленно опустился на соломенный тюфяк. Моя спина взвыла, потом застонала. Я улёгся и принялся считать свои раны.

Щека опухла от удара кулака Мартина. Кожа на плече – там, где я проехался им по булыжникам, – была покрыта струпьями и пульсировала от боли. Болел и палец, разрезанный флаконом в кабинете Освина, но, по крайней мере, кровотечение прекратилось. Всю руку покрывала засохшая кровь, словно я был учеником мясника.

Порез на пальце был не самой болезненной из ран – в этом плане приз достался спине, – но наиболее опасной. Сустав покраснел и распух. Если не принять меры, в скором времени начнётся загноение, и в тело проникнет яд. К счастью, пояс учителя по-прежнему был при мне. Я нанёс на палец мазь алоэ из одного флакона и покрыл его паутиной, извлечённой из другого. Полоска ткани, оторванная от подола рубашки, превратилась в повязку.

Приведя в порядок палец, я попросил Молли взглянуть на мою спину. Она рассматривала её долго и серьезно, словно настоящий врач. Хотя спина болела так, словно я сломал себе хребет, я не заметил повреждений, за исключением ярко-красного треугольника – отметины, оставленной углом стола. Участок покрасневшей кожи вокруг него был размером с дыню. Мне отчаянно хотелось выпить ведро макового чая, но за мной охотились культ Архангела и лорд Эшкомб, и я предпочитал, чтобы голова оставалась ясной. Я вытащил флакон с ивовой корой и проглотил половину, кривясь от горечи. Теперь всё, что оставалось – лежать и терпеть боль.