– Сейчас сделаем укольчик…

Забытая на другом диване Галина Михайловнавозмутилась и подала гудок:

– Язык словно наждак, кажется, я сейчасвпаду в кому, наверное, диабет начинается.

– О-о-о, голова лопается…

– Во рту сухо, в глазах темнеет.

– Ноги отказывают…

– Руки холодеют…

Несчастный врач совсем растерялся. Карина,мигом сообразившая, что происходит, командным голосом велела:

– Мама, прекрати свои глупости. Тебе неследовало есть шоколад. Зачем вообще взяла трюфель, ты же их не любишь.

– Захотелось, – голосом капризнойдевочки протянула мать. – Никогда не употребляла эти конфеты, а тут очень,ну прямо очень…

– Сейчас примешь супрастин и заснешь.

– Никогда не следует есть то, от чегоорганизм отказывается, – невпопад влез Макс. – Я вот пиво терпеть немогу, пошел в баню с приятелями, ну они меня и сломали: глотни пивка да глотнипивка. Выпил бутылочку, так потом плохо было! Пена, правда, изо рта не лезла.

– Я умираю!.. – стонущим голосомвклинилась в разговор Роза Константиновна. – Чуя близкую смерть, хочураздать последние указания. Кара, подойди сюда.

Невестка с обреченным видом встала переддиваном. Царственным жестом свекровь вытащила из мочек тяжелые серьги согромными переливающимися камнями и протянула их Каре:

– Возьми самое дорогое, что имею, этиподвески. Глеб Лукич купил их мне в Ленинграде. Ах, там тогда, в 50-е годы,были такие комиссионные магазины, просто…

– Я сейчас скончаюсь, – донеслось сдругого дивана.

Кара дернулась было на зов, но свекровьморщинистыми, цепкими пальцами сильно схватила ее за запястье.

– Глеб Лукич вошел в антикварную лавку…

– Душно, откройте все окна…

– О-о-о, умираю, носи их, дорогая, ивспоминай меня. Видишь, я не то что некоторые, на краю могилы думаю не о себе,а о других, оставляю любимым людям все!

– Намекаете на то, что я, умирая, ничегоне завещала дочери? – закричала, садясь, Галина Михайловна.

– Что вы, дорогая, – парировала,приподнимаясь, Роза Константиновна, – просто ухожу в мир иной и хочу,чтобы близкие были обеспечены. Продав эти роскошные бриллианты, сииизумительные, раритетные серьги, Карочка сумеет пару лет вести привычный образжизни.

– Все, что у меня есть, это квартира, иона принадлежит дочери!

– Однокомнатная трущоба на первом этаже вудаленном районе, – тихо, но так, что все услышали, прошипела РозаКонстантиновна. – Она стоит копейки, а Карочка привыкла ни в чем себе неотказывать.

Галина Михайловна побагровела:

– Вы хотите сказать, что моя дочьразбалованная лентяйка?

– Упаси бог, просто констатирую факт.Карина жила за спиной Ефима в полном спокойствии, а теперь, когда мойнесчастный сын столь трагически ушел из жизни, – всхлипнула РозаКонстантиновна, – теперь-то ей куда деваться? Работать идти? Но ведьКарочка ничего не умеет делать!

Галина Михайловна разинула рот.

– Нет-нет, – замахала руками РозаКонстантиновна, – я ни в чем не упрекаю бедную детку! Она же не виновата,что родители не сумели дать ей достойное образование. Курсы машинописи! На этомдалеко не уедешь! К тому же Карочка последние годы не приближалась к пишущеймашинке, целиком посвятив себя мужу. Я-то выучила Ефима на факультетежурналистики МГУ, престижнейшее место. Но у меня был состоятельный супруг,работящий, приносящий по советским временам тысячи! А у вас…

– Что у меня?

– Ну, милая! Всем же известно, что отецКары запойный алкоголик. Удивительно еще, что муженек не пропил вашу квартиру.Простите, я не слишком хорошо разбираюсь в спальных районах, как называетсятот, где расположена ваша жилплощадь?

– Бескудниково, – поймалась накрючок Галина Михайловна.

– Как? Паскудниково? Боже, какое ужасноеназвание. Хотя, помнится, тут, недалеко от этого загородного дома, былокогда-то некое Суково, а теперь оно называется Солнцево, очень романтично.Жителям вашего района следует обратиться в мэрию, и Паскудниково переименуют вкакое-нибудь Ромашкино!

– Бескудниково, – рявкнула ГалинаМихайловна, демонстрируя завидный объем легких, – старый, обжитой,экологически чистый район!

– Надо же, – покачала головой Роза Константиновна, –я ослышалась! Впрочем, когда всю жизнь живешь в двух шагах от Кремля,естественно, плохо знаешь окраины. Но суть одна: Бескудниково, Паскудниково –средств, вырученных за вашу жилплощадь, Каре хватит на месяц, а мои серьги…

Галина Михайловна резво вскочила, подбежала кдвери и заявила:

– Кара, здесь издеваются над твоейматерью, немедленно покидаем этот дом.

– Извини, мама, – устало ответилаКара, – но, по-моему, тебе следует пойти в спальню и отдохнуть. Оченьдушно, очевидно, сейчас начнется гроза.

– Ах! – затарахтела, хватаясь рукамиза голову, Роза Константиновна. – Ах, какой ужас, что вы меня превратнопоняли, я старалась для Кариночки, ах, мне плохо, воды…

Закатив глаза, Роза Константиновна обрушиласьна диван. Потный доктор, растерянно моргая, склонился над ней. ГалинаМихайловна осталась у порога в одиночестве, кусая губы. Раунд был ею проигран сразгромным счетом.

Вечером, когда все наконец разбрелись покомнатам, я толкнулась к Тине. Девочка лежала в кровати, читая газету «Скандалы»и одновременно поглядывая в телевизор, где шла какая-то совершенно не детскаяпередача. По экрану метались голые тела, и слышалась ненормативная лексика. Натумбочке возле постели высилась груда оберток и пластиковых стаканчиков из-подмороженого.

Я вытащила фантик.

– Вкусная была конфетка!

– Ой, – подскочила Тина, – онатебе попалась! Извини, Лампуша, я думала, Анжелика схватит, она постоянноконфеты жрет, вазами. Утром положат сладкое, через час нету, Ликочка скушала. Иведь не толстеет совсем.

– Угощение попало Галине Михайловне, но яуспела спрятать бумажку, чтобы Кара и Макс тебя не убили.

– Спасибо, – обрадоваласьТина. – Вот дела, она же всегда от конфет отказывалась. Небось здорововыглядело?

– Здоровее некуда, «Скорую» вызывали.