В клинику были срочно затребованы лучшие специалисты, слетелись как на пожар. Академик счел необходимым на всякий случай предупредить органы безопасности. Вдруг это новое биологическое оружие? Органы тут же ввели режим секретности, выставили охрану у палаты, где находился ребенок, и взяли со всех допущенных подписку о неразглашении.

Кладов и Шереметьев несколько часов отвечали на вопросы столичных ученых. Подготовленная Васей история болезни Кутузова зачитывалась до дыр, видеопленки просматривались снова и снова…

Ведущие медицинские специалисты оказались так же беспомощны, как и провинциальные врачи. Да и время было против них. Через два дня Миша уже предстал новорожденным младенцем. Доставили кувез — кроватку с пластиковым колпаком для выхаживания недоношенных детей.

В последнюю ночь обступившие кувез врачи молча наблюдали картину, от которой шевелились волосы на голове. Неизбежно циничные, закаленные опытом человеческих страданий, доктора пребывали в глубокой растерянности. Когда процесс обратного развития эмбриона закончился, кто-то из молодых, очевидно борясь с подступившей истерикой, тихо выругался:

— Бога душу мать! Он распался до сперматозоида! Теперь только в микроскоп можно увидеть!

Недремлющие представители органов, исполнявшие приказ и равнодушные к чудесам науки, тут же отвели всех докторов в отдельный кабинет и взяли повторную подписку о неразглашении государственной тайны.

Когда с формальностями было покончено, какая-то сердобольная душа принесла спирту, и все, кроме Васи, приняли на грудь «успокоительное».

Василий вернулся в гостиницу и со свойственным ему умением пригасил Танин стресс. Она места себе не находила от волнения. Но Вася разумно говорил, что Миша по-настоящему умер несколько месяцев назад, что процесс логически завершился и оснований для трагедии не больше, чем для рыданий по бабушке, которая давно преставилась. Горе ушло, давнее и старое, а наша жизнь продолжается.

Убаюканная его словами, Таня невольно мысленно переключилась на раздумья о Василии. Какое счастье, что они встретились! Он совершенно необыкновенный человек, рядом с ним всегда будет тепло, спокойно и надежно. А вдруг снова запьет? Все равно его не брошу. Просто убью.

Хотя в исследование феномена Кутузова было вовлечено немало людей, никто из авторитетных не проговорился, сведений в печать не попало. И дело было не только в страшных подписках, которые все вынужденно дали. Рассказать подобное — даже не удивить, удивляться можно приблизительно правдоподобному, а наверняка — заработать подозрение в умственной болезни. И доказательства (пленки, документы) исчезли в глубоких недрах секретных архивов. Неавторитетные голоса, принадлежавшие медсестрам и нянечкам, пренебрегшим подписками, поскольку не боялись худшей доли, во внимание не принимались по той же причине — как в шутке должна быть доля шутки, так в небывальщине требуется частичка знакомой небывальщины, а тут она не просматривалась.

И все-таки на очередном телевизионном токшоу ведущий спросил академика:

— Есть слухи, что у вас был пациент, который стремительно молодел, пока не распался до сперматозоида.

Публика рассмеялась. Десятки людей в разных концах страны, замерев дыхание, припали к экранам и ждали, что ответит академик. Он, полностью восстановивший лоск и спесь, покровительственно улыбнулся, развел руками, указывая на реакцию зала — мол, сами видите, как нелепо звучит вами сказанное.

— Да, конечно, — быстро пошел на попятную ведущий. — Ересь какая-то. Но вы же не будете отрицать, что стволовые клетки многим подарили вторую молодость?

— Буду, сударь!

Академик, ненавидевший стволовые клетки по причине их разработки в другом, не ему вверенном институте, оседлал любимого конька и долго пугал зрителей. Не забыл упрекнуть и пожилых женщин, хирургически утягивающих лица до полнейшей неузнаваемости. На отеческимудрое сетование: «Мне жаль внуков, которые никогда не увидят истинных лиц своих бабушек!» (домашняя заготовка академика) — зал отреагировал одобрительным гулом.

Татьяна хотела, чтобы все было как у людей, и устроила Мише похороны. В закрытом гробу. Положила в него Мишины вещи, книги и фото в изголовье. На кладбище только бывшая начальница Виктория Сергеевна, научившая когда-то Таню подобному фокусу, заподозрила неладное. Но и она сомнения отбросила — велика была досада, что средство, испытанное Кутузовым, оказалось непригодным, да и свидетельство о смерти (выписанное Васей) вдова показала.

Присутствовавшие на похоронах коллеги Миши по институту исподтишка недоуменно переглядывались. Конечно, хорошо, когда супруги разводятся цивилизованно. Но до такой степени цивилизованно! Стоят втроем — жена, любовница, дочь. Не рыдают, друг друга поддерживают. Высокие отношения, как говорилось в популярном фильме!

По-бабьи горько, выделяясь на общем фоне, плакала только Лиза. Пока раздосадованный муж Коля не толкнул ее в бок и не прошептал на ухо:

— Ты чего убиваешься? Может, у тебя с покойником что-то было?

— Нет! Клянусь тебе, ничего! — испуганно, голосом Любови Орловой открестилась Лиза. И перестала плакать.

Светланка вначале отказывалась участвовать в фальшивых похоронах. Ее тоска по отцу была отчаянной. Безутешной, пока за дело не взялся Василий Иванович. Он сумел внушить убежденной атеистке Свете, что ее отец превратился в ангела, что его уход из жизни — свидетельство избранности, которого удостаиваются только святые мученики, что он вознесся и душа его пребывает в блаженстве. Не надо нарушать папину нирвану, ведь печали дочери могут испортить Михаилу Александровичу весь кайф.

И Светланка поверила! Схватилась за спасительную идею и перестала убиваться, согласилась участвовать в фарсе похорон.

Василий тут же, совершенно не умно, не вовремя, потеряв свой психотерапевтический дар, сказал девушке:

— Я очень люблю твою маму. Не будешь возражать, если мы поженимся?

— Зачем? — растерялась Света. — А мама знает?

— Пока нет, хотел тебя первую спросить. — К Васе вернулись логические способности.

Светланка могла только развести руками. В их городе! Название в лупу на карте прочитаешь! Думала, что настоящая жизнь в столице, где бурлит и клокочет. А здесь — покой и тина. Ошибалась. Тут страсти — нарочно не придумаешь. Вернусь-ка я после института домой, к маме. Надо ей сказать.

О большем счастье Татьяна и не мечтала.

Анна Семенова, симпатичная брюнетка двадцати трех лет, работала продавцом-консультантом в мебельном магазине и училась на вечернем отделении юридической академии. Жила Анна вместе с бабушкой в районе Преображенской площади.

Как и всякая современная девушка, Аня следила за фигурой. Иными словами, в течение дня — только кофе или чай без сахара. А вечером (практически — ночью) позволяла себе принять калории в виде любимых бутербродов: тонкий кружок батона, смазанный мягким творожным сыром, сверху ветчина. Бабушка считала бутерброды вреднейшим изобретением холостых мужиков. Это ведь верное средство приобрести язву желудка или двенадцатиперстной кишки! Побаловать себя бутербродами Анна могла только в отсутствие бабушки, которая в данное время находилась на даче.