собой — он и я, в большей степени, чем двое других. Я не могла представить себе времени, когда Техас не был бы разъяренным мудаком, а Холлис не был бы бесчувственной стеной. В них мало что осталось от тех парней, которых я когда-то знала; иногда я замечала намеки на это, но их ледяное поведение меня нисколько не шокировало. Я знала, что снова оказаться среди них всех было бы не просто прогулкой по парку.

Даже сейчас они хотели получить объяснение, которое я отказывалась им дать. Да, я понимала, что мой уход, возможно, слегка задел их самолюбие, но у них не было уважительной причины знать мои мысли. Мы были лучшими друзьями. По крайней мере, я так считала. И хотя счастье, которое они мне принесли, помогло мне пережить одни из самых порочных времен за последние несколько лет, они были не без вины виноваты.

Перед моим уходом, ни с того ни с сего, они стали еще более отдаленными, держа меня на расстоянии вытянутой руки, казалось, отталкивая меня. Это глубоко ранило меня. Иногда я мысленно возвращалась к тем временам, но мои воспоминания предпочитали более счастливые времена, когда мы вместе смеялись и шутили и просто были одним сплоченным целым. Но я вспомнила ночи, когда плакала до тех пор, пока не заснула, и слезы катились по моим щекам, не кончаясь, задаваясь вопросом, сделала ли я что-то, что оправдало такое поведение со стороны этих троих?

Техас выставлял напоказ новенькую девушку передо мной при каждой возможности, казалось, наслаждаясь подавленной болью, которая отражалась на моем лице. В тот момент у меня не было бесстрастного лица. Мои эмоции были видны, как трагическая история, и я была уверена, что он наслаждался кровоточащим сердцем, которое вызвал на поверхность.

Престон перестал так часто шутить со мной, его смех стал более натянутым, как будто он намеренно воздвиг между нами стальную стену и подкармливал меня осколками себя, но даже когда он это делал, это было неискренне.

Холлис всегда окружал себя непроницаемой стеной, даже тогда он никогда добровольно не открывался мне. Он отрезал меня от себя более тщательно, чем когда-либо делали другие, полностью игнорируя мое присутствие, даже когда я стояла перед ним и спрашивала, все ли в порядке, был ли он в порядке. Я больше беспокоилась о нем, чем о том, как жестоко он меня избегал.

Итак, когда я ушла, я жила с сожалениями обо всей ситуации и о том, что привело к тому, что я ушла, как тихая песня на ветру, но на самом деле, чего они ожидали? Чтобы я побежала к ним со своими проблемами, вырывающимися из моей плоти, чтобы они ранили меня глубже?

Они неосознанно протянули мне нож, поэтому, когда я повернула его, чтобы порезать их, они не должны были удивляться нанесенному ущербу. В тот момент у меня были проблемы посерьезнее.

Противоречивые эмоции боролись во мне, борясь за то, чтобы их узнали на переднем крае моего сознания. Убрав телефон, я подошла к шкафу и достала спортивную одежду.

Сняв шорты и ночную рубашку в тон и бросив их на кровать, я выдвинула ящик с нижним бельем, доставая чистые трусики. Я натянула самый удобный спортивный бюстгальтер, когда-либо изобретенный, чтобы надежно удерживать мою грудь, чтобы они не болтались повсюду, когда я тренировалась. Я бы носила их постоянно, если бы это сходило мне с рук, но, увы, они не сочетались со многими нарядами. Я все еще не могла смириться с тем, насколько они стали больше, по совершенно неправильным причинам.

Забудь это.

Я натянула облегающие леггинсы ягодного цвета с черной майкой, сунула ноги в кроссовки и убедилась, что взяла с собой свежую одежду на потом.

Я написала водителю моих родителей, чтобы он заехал за мной, и он дал мне расчетное время в двадцать минут. Я умыла лицо и почистила зубы, прежде чем скрутила волосы и для удобства собрать их в неряшливый пучок. Я быстро позавтракала фруктами, этого было достаточно, чтобы выдержать тренировку, но не настолько, чтобы меня снова вырвало, как только я начала бы тренироваться.

Мой телефон загорелся, уведомляя меня о прибытии водителя; я собрала все свои вещи и направилась к двери. Я мимоходом застегнула свое длинное черное пуховое пальто, вспомнив, что сейчас зима, почти забыв о температуре на улице, потому что внутри было очень тепло. Злясь на себя, мне пришлось бросить все свои вещи, чтобы надеть его, прежде чем снова собрать все, закрыть за собой дверь и, наконец, спуститься вниз.

Горько-сладкая волна тоски по дому захлестнула меня, когда мы подъехали к дому моей семьи. Старомодный дом в георгианском стиле был выкрашен в бежевый цвет с ярко-синей входной дверью, расположенной прямо посередине. Окна были по бокам и выше, что вызывало улыбку на моем лице, поскольку эстетически это всегда напоминало мне настоящий кукольный дом. Мы с сестрой скользили по деревянному дубовому полу, гоняясь друг за другом по коридорам. Это был мой дом, наполненный множеством приятных воспоминаний о детстве. Любовь, которой делились в доме, всегда наполняла меня, изливаясь в пустые пространства.

Но это было также с оттенком горечи из-за того, что он разрушил мое безопасное место. Это было место, где он смыл с меня кровь моей невинности, садистски нарисовав ее на стенах, чтобы об этом всегда помнили, оставив кислый привкус в том месте, где, как предполагалось, я всегда могла приклонить голову в целости и сохранности. Он все испортил. Слишком многое запятнал своей неумолимой одержимостью.

Выйдя из машины, я вошла в дверь, выкрикивая приветствия всем, кто был внутри, и направилась в спортзал в задней части дома. Я достала из холодильника охлажденную воду, выбросила остальные продукты и подключила телефон к системе объемного звучания. Когда "Преследуемая Изабель Лароза" громко взорвалась, я запрыгнула на беговую дорожку, установив таймер на разминку, силовую ходьбу, прежде чем перешла на постоянный темп бега. Одна песня сливалась с другой, пот струился по моей спине, обретая покой, который я часто испытывала, когда бежала, блаженно опустошенная.

Меня охватило чувство эйфории, запутанные эмоции, которые я так сильно испытывала ранее, легко улетучились, когда я узнала песню Dermont Kennedy "playing as Giants". Это вызвало улыбку на моем лице вместо обычной мрачности, которую