– отмахнулся я и подошел к водянику. – Дядя Карпыч, у меня к тебе дело. Вернее, послание. Извини, что с опозданием его передаю, но раньше никак не получилось бы.

– Ох ты! – даже опешил старичок, с левой полы сюртука которого безостановочно капала вода. – Это от кого же?

– От Налимыча с Москвы-реки, – протараторил я. – Велел он тебе кланяться и со всем уважением напомнить, что про должок твой не забыл.

– Какой такой должок? – дернул себя за бороду речной дед.

– Ты лет двести назад в зернь ему стаю зеркальных карпов проиграл, а вместо них косяк плотвы пригнал, – пояснил я без малейших сомнений. В таких вопросах их быть не может, даже с учетом того, что Карпыч мне, конечно же, полезнее и нужнее Налимыча. Но – ну на фиг. Вон я с долгом Хозяину Кладбища протянул, и что вышло? – Потому он тебе просил сказать – не дело так поступать. Проиграл – вынь да положь, как Поконом заповедано.

– Верно москвич говорит, – неожиданно поддержал меня лесовик. – Я вот лет двести назад Кузьме, что при бородинском лесе живет, сотню белок продул, так отдал же? Хоть и жалко. Осень на дворе, вот-вот первые морозы грохнут, все дупла запасами набиты, но все одно я белок с насиженных мест согнал и в новый лес отправил. Чуть не плакал, право слово. Но долг есть долг, его завсегда платить следует. Особенно если в зернь продулся.

– Как ты с Налимычем-то снюхался? – хмуро поинтересовался у меня водяник. – Где дорожки пересеклись?

– Он нам помог колдуна одного поймать, – охотно ответил я. – Из рода Кащея.

Старички переглянулись и обменялись кивками, из чего я сделал вывод, что и здесь, в Лозовке, та история двухлетней давности известна. Но оно и понятно: Кащеевич все же был фигурой неординарной, принадлежащей к старой и знаменитой фамилии, потому его смерть не могла пройти бесследно.

– Ладно, ваша правда, – покряхтев и повздыхав, согласился водяник. – Но не сейчас! Не сейчас! Нерест же! Куда им по рекам шлындать? Вот икру отмечут, тогда пусть плывут.

– Ведьмак, а ведьмак, – раздался голос одной из русалок. Речные девы уже закончили дележку подарков и теперь, сидя на мелководье, расчесывали гребешками свои волосы. Смотрелось это все очень красиво, особенно учитывая то, как гармонично их оттенял лунный свет. – А вот там, где ты был, такие, как мы, есть?

– Есть, – кивнул я. – Тамошние речные девы мерроу называются. Но если напрямоту, то по красоте вас сравнивать с ними нельзя.

– Чего? – насупилась вредная Лариска, которая, похоже, до сих пор не простила мне того, что я в свое время помог Аглае покой обрести. – Это мы, значит, косорылые да страхомордные, а они, выходит…

– Так он не в том смысле, – перебили ее сразу несколько товарок. – Он о том, что мы краше тех.

– Верно, – подтвердил я. – И река у нас лучше.

– Вот только рыбы в ней нет! – влез в разговор Родька. – Битый час сижу – ни одной поклевки. Хоть бы уклейку какую выдернуть!

– До чего же докучливый у тебя слуга, ведьмак! – поморщился Карпыч. – Анисья, насыпь ты ему карасей в ведро, сделай милость! И пущай он отсюда уматывает куда подальше!

– И покрупнее, – мигом сориентировался Родька, немедленно начав жестикулировать. – Таких вот. Или лучше даже вот таких!

– Какие будут, – недовольно буркнула русалка, которую отвлекли от медитативного расчесывания своих волос. – Таких ему, не таких…

– Мне не себе, – протараторил мой слуга и ткнул пальцем в мою сторону. – Мне ж хозяина кормить! Так что это ему!

Ведро появилось уже через минуту, и в нем кто-то отчаянно плескался. Хотя почему «кто-то»? Караси. И, судя по довольной роже Родьки, изрядного размера.

– Благодарю за подарок, дядя Карпыч, – изучив добычу, поклонился водянику мохнатик. – Ну, я пошел.

– А мы? – возмутилась Аксинья, усевшаяся на свое место и снова доставшая гребешок. – Или наши труды доброго слова не стоят?

– А вы, хвостатые, и так должны нам свежую рыбу каждый день таскать, – заявил Родька, волоча ведро к кустам. – Ежели бы мой хозяин вам гребешки то и дело не дарил, вы бы еще сто лет косматые ходили. Кто про вас еще вспомнит, как не он?

Выдав сей достаточно грубоватый спич, Родька удалился с берега, но некоторое время еще был слышен шорох кустов, через которые он пробирался, по своей привычной лени проигнорировав тропинку и желая сократить дорогу до дома, да негромкая ругань, когда к его шерсти прилеплялся очередной кругляш репейника.

– Почему ты его до сих пор не утопил – не понимаю, – произнес Карпыч. – Кого только на своем веку не видел, но эдакого стервеца вспомнить не могу.

– Зато верный, – возразил ему лесовик. – За одно это можно много чего простить. Хотя ему про то знать не следует. А вот пугануть еще разок, как нынче днем, стоит. А, Александр?

– Пуганем, – согласился я, поворошив палкой изрядную кучу углей, а после доставая из рюкзака пакет с картошкой. – Он, когда боится чего-то, до того забавный!

– А хочешь, мы тебе поможем? – застенчиво спросила у меня хорошенькая русалка с кокетливо вздернутым носиком. Странно, раньше я ее не видел, это точно. Просто наверняка запомнил бы, больно уж девчонка симпатичная. Может, из новеньких? – Он же воды боится? А мы его в нее – бултых!

– Не надо, – покачал головой я. – Он после такого «бултыха» вообще умываться перестанет, а это никуда не годится. Пахнуть ведь начнет или, того хуже, линять. Мы уж лучше его с дядей Ермолаем к какому-нибудь полезному делу приставим. Белок пересчитывать или пни корчевать.

– Пни – это интересно, – призадумался лесовик, глядя на то, как я закатываю клубни в самый жар. – Пни – это хорошо. Славная идея!

То ли в благодарность за рацпредложение, то ли потому что картошка печеная удалась как никогда хорошо, но через несколько часов дядя Ермолай, к моему безмерному удивлению, принял участие в сборе утренней росы. И, скажем честно, уделал меня как