– А-а-а, – долетело в ответ уже с палубы.

Поверьте, никогда я не преодолевала почти вертикальнуюлестницу с такой скоростью. Я вообще-то ленива и предпочитаю садиться в лифт,даже если надо попасть на второй этаж. Но сейчас я летела гепардом, парилаорлом, скакала боевым верблюдом – никак не могу подобрать достойного сравнения.Важно другое. Очутившись за миллидолю секунды на верхней палубе, я увидела Юру,лежавшего у подножия железной палки, торчавшей из пола, и крюк, мирнопокоившийся в креплении.

– Милый, ты жив? – бросилась я к Шумакову. –Хорошо, что догадался уцепится за столб!

– Меня на него понесло, – прошептал Юра исел. – Что это было? Где я? Кто я? Как меня зовут? Какое нынче тысячелетиена дворе? Фу, я думал, круче американских горок ничего не бывает! И что задрянь висит на моей спине?

Я дернула деревяшку, та неожиданно легко упала на палубу,прихватив с собой часть наволочки. Юра встал.

– Безобразие, – донеслось снизу. – Сколькоможно шуметь! Дайте поспать наконец!

Из люка начала появляться фигура. На палубе было ужедостаточно светло, и я узнала Зарецкого, который, преодолевая лестницу, громкозлился на тех, кто его разбудил.

– Вот черт, – шепнул Юра. – Теперь отнасмешек не избавимся.

Я тоже без радости смотрела на Леонида, он будетзубоскалить, растреплет всем о нашем маленьком ночном происшествии. НоЗарецкий, выйдя на палубу, прошел не более двух метров, замер и сталкреститься.

– Доброе утро, – на всякий случай пискнулая. – Вот, на восход солнца любуемся! «Горит на западе пожар, но он нерукотворный» – дальше не процитирую, забыла!

– Ангел, ангел, – зашептал Леонид, – тыпришел! Ты знаешь, ты… я… О нет! Я не хотел! Поверь! Все она! Не я этопридумал! Боже!

Зарецкий взвизгнул и рванул к лестнице, я не успелапискнуть, как ученый, словно дьявол, провалился вниз.

– Натуральная палата номер шесть, – прошипелЮра. – Что это Зарецкий нес про ангела?

Я повернулась. Юра стоял лицом ко мне. Он был почтиобнаженным: ну, не считать же одеждой ошметки белых трусов, разрисованныхразноцветными машинками. Собственно говоря, «боксеры» трансформировались внекое подобие мини-юбочки теннисистки. Не забудьте: Шумакова тащило поступенькам и палубе, тут лопнет любой, даже очень качественный трикотаж.Восходящее солнце било Юре в спину, отчего его фигура казалась словно сотканнойиз золотисто-розового света. Но самое главное! Подушка, остатки которой по сиюпору болтались у Юры за спиной, оказалась набита не синтепоном, а натуральнымпером. Пару минут назад подул легкий ветер, он медленно и осторожно высвобождалбелые комочки из разодранной наволочки, они кружили в воздухе и тихо уплывали всторону. Смотрелся Шумаков интригующе, лица его было не разобрать, четковырисовывался лишь силуэт в ореоле из перьев.

– Бедный Леня, – вырвалось у меня, – ониспытал сильнейший стресс!

– Очень мило жалеть Зарецкого и плевать на меня, –заревновал Юра. – Отдери от моей спины тряпку!

Я обошла его и дернула за лоскут, болтавшийся у него междулопаток.

– Ой! Осторожнее! – взвыл любимый. – Больно!Что там?

Шумаков еще говорил, а я уже сообразила: на его спинунамазана некая субстанция, к ней прилипла наволочка, если дергать за ткань, онаотходит вместо с кожей.

– Ты мог упасть на клей? – спросила я.

Юра хмыкнул:

– Шикарное предположение! Но нет, не мог.

– Незаметно, – настаивала я. – Шел, шел,споткнулся, шлепнулся на спину, а до этого там разлили…

– И в бензине я не плавал, – перебил меняЮра. – И керосин не пил, и зубную пасту из тюбика не жевал.

– Тюбик, – ахнула я.

Шумаков обернулся.

– Не понял!

– Все хорошо, – защебетала я. – Побегу в нашукаюту, поправлю постель, а ты туда осторожно двигайся.

– Ладно, – согласился Юра. – У меня до сихпор ноги трясутся, быстро не получится.

Я поспешила в каюту. Кровать лишилась спинки, но не рухнула.Матрас располагался на раскладушке, дерево вокруг нее служило исключительнодекоративным украшением. Опасаясь, что Юра передумает и быстро вернется, яначала со скоростью обезьяны, ищущей конфету, рыться в постельном белье. Ведьэто я взяла на кухне тюбик со сгущенкой, собираясь полакомиться любимым сдетства сладким бутербродом, отвернула крышку… и тут в каюту постучал Юра.Чтобы Шумаков не стал потешаться и обзывать меня первой среди обжор, ябыстренько, не подумав о последствиях, сунула тюбик под подушку, причем несвою, а Юрину. И теперь пытаюсь сообразить: завернула я колпачок или забыла?Если упаковка осталась открытой, то содержимое могло вытечь. Но где накидка скресла, куда я запихнула второй тюбик? Нет ни покрывала, ни сгущенки, пусто.

Я перетрясла одеяла, но ничего не нашла. Внезапно мне сталодушно. Дыша, как загнанная собака, я поспешила в коридор, а оттуда на палубу.Даже если я и не закрыла тюбик, то сгущенка не суперклей. Да, при помощисладкой густой массы можно временно приклеить к себе рубашку или салфетку, ноподушка – довольно объемная вещь, вместе со спинкой от кровати она составляеттяжелую конструкцию. Мне пришла в голову очередная глупая идея.

– Эй, – тихо позвал Юра, спускаясь полестнице. – Можешь объяснить, что происходит?

– Пошли в каюту, – шепнула я. – Зарецкий тебяне узнал, не хочется разбудить кого-нибудь более сообразительного.

Мы вернулись, я еще раз осмотрела спину Шумакова и рискнулавыдвинуть предположение:

– В нашу кровать попал клей.

Шумаков зевнул.

– Есть объяснение, как такое могло случиться?

Я пожала плечами.

– Единственное, что приходит в голову: мебель натеплоходе не самого лучшего качества, она сделана не из массива, а склепана изопилок, спрессованных с каким-то вязким материалом. Клеящая субстанцияпросочилась на кровать, сначала спинка прилипла к подушке, затем подушка – ктвоему телу.

– Звучит глупо, – подвел черту Юра, – но занеимением достойной версии придется принять идиотскую. Следующая проблема. Уменя между лопатками мотается кусок наволочки. Как его убрать? Хочупредупредить: дергать нельзя, мне очень больно.