которого оба, казалось, совсем забыли, заворожённо слушал и только вертел головой от одного к другому.

— Имя у Вас замечательное, дорогой Акакий! Я сразу вспомнил Тбилиси и памятник «Грузия — Акакию».

— Вы любите стихи? — голос хозяина сделался неожиданно тихим, однако эти слова перекрыли соседский галдёж.

— Я люблю Грузию. Мне страшно жаль… — Кирилл затормозил на повороте и посмотрел на хозяина, который перестал улыбаться. «Я иностранец и сейчас вляпаюсь в их интернациональный конфликт. Чуть не сморозил, как мне жаль, мол, что мы больше не одна страна. Мне правда жаль, да сам-то я где?»

— Вы не закончили, — совсем другим тоном серьёзно заметил Алхазашвили.

— Извините. Побоялся отвесить бестактность. Ну, я хотел было про Шота Руставели и Тициана Табидзе, Элико Вирсаладзе, Пиросмани и Верико Анджапаридзе завести. Рассказать, как я Абуладзе смотрел. Для меня они все — часть моей собственной жизни.

— А потом решили, что с диким горцем не стоит? Или с ресторатором богатым удавом?

«Вот чёрт, да этот Стеклярус сейчас как будто не тот!» — про себя удивился Петя сердечному выражению лица и тёплому бисерову тону, когда Кирилл, обратился к хозяину:

— Акакий, садитесь пожалуйста. Мне с вами так неловко разговаривать, или я тоже встану.

— Слово гостя — закон, батоно Кирилл! — кивнул головой хозяин и сел к столу.

— Я, видите ли, тоже, некоторым образом, удав, а точнее мелкая щука. У меня есть своё дело. А Вы, готов поспорить, москвич. Мне кажется… Вы не обидитесь? — он вопросительно взглянул на собеседника.

— Нет, нет, интересно, валяйте!

— Я думаю, Вы сыграли и я вначале поверил. Но как только мы про стихи заговорили, так у Вас глаза другие стали, и акцент куда-то исчез.

Алхазашвили засмеялся. Его пушистые усы задрожали, а брюшко заходило ходуном. Но затем он, оборвав смех, вздохнул.

— Что ж, кости моих родителей в Тбилиси на Ходжеванке лежат, а сам я, верно, москвич. На Каляевской родился и вырос. И опять угадали, двадцать лет в «Станиславского» после студии МХАТ отслужил. А потом, надо же семью кормить! А я всегда кулинарией интересовался. Родные помогли поначалу, ну и…

Во время беседы, повинуясь почти незаметным жестам Акакия, официанты уставили стол снедью. Молодой сулугуни с мятой соседствовал с холодной курицей «сациви», появились свежие душистые мчади, бутылка Цоликаури и ледяной Нарзан. Когда принесли лобио, он негромко скомандовал:

— Пусть мои друзья поедят. Шашлык немножко позже, чтоб точно горячий был. Киндзу и рейхан понежней.

Официанты испарились, а Алхазашвили повернулся и посмотрел на Петьку.

— Знаете Кирилл, грузины тоже рыжие бывают? Глаза у вас с сыном совсем одинаковые. Теперь вы седой, а раньше, что, тоже рыжий были?

— Рыжие грузины? Не знал, — с несколько избыточным энтузиазмом удивился Бисер. Ему не хотелось разочаровать занятного хозяина, а главное, почему-то невозможно было прямо так при мальчишке внести ясность: «Нет, это не мой сын.»

— А у Пети мама армянка. Вот она уж точно брюнетка. Вернее, раньше была, пока краситься не начала.

— Армянка? И у меня жена армянка. Я думаю, Хаос и Картлос, как были братьями, так и всегда братьями быть должны, — задумчиво негромко проговорил Акакий, видимо, отвечая своим мыслям. Они ещё немного поговорили о том о сём, уплетая отличный харч, и Алхазашвили предложил:

— Я Вас прошу, зайдём ненадолго ко мне, если вы первый голод утолили. Я вам мою коллекцию вин покажу. Да только покажу, не пугайтесь! А потом и продолжим. Я вам суп не предложил. Кстати, знаете, что такое настоящий харчо? Это «суп с кислотой». Для него нужна «тклапи», её делают из сушеной сливы ткемали. И вот я…

Мужчины встали и проследовали к белому зданию с вывеской «Аланья».

Петька не слишком увлекался приключенческой литературой. Вестерны и триллеры тоже оставляли его равнодушным. Он подумал, что всё происходящее больше похоже на сон. Тогда как большинство ребят его возраста наверняка нашли бы тут киношные параллели. Он, правда, не помнил, когда последний раз поел по-людски. И посему продолжал с удовольствием лопать всё по порядку, по дороге пытаясь разобраться в собственных ощущениях. «Этот Кирилл со своей смешной фамилией! Он ведёт себя по-хозяйски, а Петька слушается, словно школяр. Он его кормит, и надо б заплатить за еду, но денег нет! Раз нет — не ешь!» — решил с досадой Пётр и отправил в рот ещё один кусок хачапури.

— Браток, а браток, — услышал он вдруг и обернулся на голос, — закурить не найдётся? У тебя не занято, браток?

Когда Кирилл с Акакием показались на горизонте, сбоку выскочил официант с дымящимися шампурами, распространявшими благоухание жареного на углях молодого барашка. Петя глянул на мужчин и подивился их серьёзным и озабоченным лицам, никак не вязавшихся с их благодушным настроением четверть часа назад.

— Спасибо Акакий, — услышал «рыжий телок», — страшно обязан тебе буду.

— Перестань. Меня просто жизнь заставила. Ведь я раньше был актёр. Сам понимаешь, детективы только в книжках читал. А теперь? Знаешь, что такое в цирке «баланс»? Вот так-то! Ну, до завтра. По дороге к столику они обменялись ещё парой тихих фраз, пожали друг другу руки, и хозяин ушёл к себе, помахав Пете на прощание.

— Как они быстро стали на «ты»? — ошалело подумал Петя. — И причем детективы? Уж не бандит ли он на самом деле? Нет, лучше не думать.

И рыжий занялся шашлыком, запивая его нарзаном и подставив солнышку свой облупленный курносый нос.

Кирилл вернулся, молча сел и принялся за еду. Он забыл про оболтуса напротив. Бисер сосредоточено размышлял. Он думал о Лизе, о ней одной. О том, что ввязался в лихое дело, затронул чье-то интересы. Что Лиза и так имеет только отца. Что если с этим отцом…

«Э нет, какое «если», — стучало в его мозгу. — Вопрос вот в чем. Могу я отработать назад? Всё бросить? Скажем, взять Кате и объяснить. Пан оставил сыну наследство и отлично! Деньги у меня есть, это настоящие деньги. Я всё вовремя, как надо вложил и застраховал. Теперь в сухом остатке хватит Петьке на безобразия, хватит Катьке то ж «на булавки». Порядок будет без никаких».

Бисер поймал себя на мысли: «не представляет себе «порядок» без того, чтоб в будущем оградить Катю от московской агрессивной среды, от шпаны и трюков временщиков. Катька будет упираться? Гордая дивчина Катишь, одна воспитавшая сына, пошлёт его к ядрёной фене и откажет от дома? А он докажет, что всё это ради детей! Что он Андрея вечный должник, иначе просто совесть сожрёт. А что, и правда — совесть сожрёт? «Совесть,