Апартаменты размещались в барочном особняке с шаловливым ангелом на фронтоне. Кристина вздрогнула – ангел профилем был вылитый Ганди.

– А напротив – караоке. Очень модное местечко в Москве. Вы поете?

Кристина промолчала. В этот раз она не противилась, когда бесцветный Миша взял ее багаж и прошел вперед, показывая дорогу. Они зашли в прихожую.

Кристина брезгливо втянула носом воздух. В апартаментах пахло чем-то застоявшимся, прокисшим. Чувствовалось, что здесь никто не жил и даже уборку давно не делали.

То, что произошло после, было похоже на комический балет, который должен был закончиться трагично. Трагично для девушки, оказавшейся в незнакомом месте с незнакомым мужчиной. Все правила поведения предупреждают девушек об этом, но – тщетно.

Бесцветный бодрым шагом миновал прихожую, развернулся посреди гостиной, бросил на пол чемоданы и, не сбавляя темп, ринулся обратно, на Кристину. В этот момент она стала свидетелем его преображения. Он больше не был бесцветным. Изменились прежде всего глаза – они зажглись как фары локомотива, который на полном ходу готов снести все на пути. В них была угроза и наслаждение оттого, что бесцветный человек может больше не скрывать своих намерений.

Кристина не успела ни пошевелиться, ни вскрикнуть, как Миша, налетев, смял ее, повалил на пол и его руки сомкнулись на тонкой шее чуть выше жетона участника группы «Сливы». Вот и все.

Ей вспомнилась притча о воздаянии и Олаф Гуннарсон, худосочный юный блондин с россыпью родинок на пол-лица. Он так же беспомощно лежал на полу, только в тот раз сверху была она.

Это случилось одиннадцать лет назад, в конце душного, цветочного лета, когда Кристина занималась вокальными экспериментами с Тимом и Томом на Ки-Ларго, надорвала связки и две недели не могла говорить. В Сундсвалле, небльшом городке на берегу Ботнического залива, в доме тетки Агнес, она проводила остаток каникул в ожидании развода родителей.

Олафа Кристина встретила на набережной, в живописном районе Килингхолмен, где она прогуливалась, а он продавал мороженое. Белесые кудри до плеч, глаза с голубой радужкой, излучавшие наивность, весь его облик юного эльфа гипнотически подействовали на Кристину. Олаф слегка сутулился и смешно вышагивал своей павлиньей походкой, когда провожал ее домой на Бьорнеборгсгаттан, после того, как их в очередной раз не пустили в ночной клуб.

Однажды она пригласила его зайти, когда в доме никого не было. Он смущался и долго отказывался, но она настояла. А затем набросилась на него прямо в прихожей. К пятнадцати годам Кристина уже могла похвастаться кое-каким сексуальным опытом. Олаф, судя по всему, был его начисто лишен. Потому он и лежал беспомощно на полу в прихожей, вяло сопротивляясь и мигая своими наивными глазами. Только когда она расстегнула ему ширинку, Олаф уперся обеими руками ей в грудь и попытался сбросить. Кристина неожиданно закричала. Не от боли, не от страха и не из каприза. Просто звериный вулкан чувственности клокотал в ней и всей природной мощью стремился вырваться наружу. Сублимация, как говорили в старину. У нее получился хриплый визг на запредельно высокой фальцетной ноте. Она помнила, как изменилось лицо Олафа. Как потемнела голубая радужка его глаз, задрожали губы и даже светлые кудри на лбу, казалось, распрямились. Он больше не сопротивлялся.

А когда Кристина слезла с него, Олаф так и остался лежать на паркетном полу. Девушка поняла, что дело неладно. Парень лежал в той же позе, в которой она его оставила, и, хотя глаза его были широко раскрыты, никаких признаков осмысленности в них не было. Сначала Кристина решила, что он разыгрывает ее в отместку за чрезмерную активность. Она шептала ему ласковые слова, щекотала пятки, даже поливала холодной водой из графина – тщетно. Олаф не шевелился. И лишь через час, когда Кристина успела по-настоящему испугаться и собралась звонить в Службу спасения, Олаф тяжело задышал, заморгал и, спотыкаясь, поднялся.

Затем он суетливо застегнул штаны, зачем-то поблагодарил ее и выскочил из дома. Слова благодарности Олаф рявкнул слишком громко, как человек, страдающий потерей слуха. Больше Кристина его не видела. Ее сознание зафиксировало, что сегодня она изнасиловала парня, и вместо того чтобы принять это с подростковой легкостью, Кристина вечером расплакалась в подушку и поклялась себе никогда больше так не поступать. С тех пор, когда ей хотелось мужчину, она намекала на возможность секса, просила его, требовала, но никогда больше не брала силой.

Через неделю после той позорной баталии, перестав встречать белокурого юношу на набережной, Кристина отыскала его жилище и, собрав в кулак всю решимость, в пелене стыда и раскаяния надавила на кнопку звонка. Дверь открыла маленькая улыбчивая женщина. На вопрос об Олафе она быстро ответила, что того сейчас нет дома, и хотела было захлопнуть дверь, но что-то во взгляде Кристины заставило ее передумать.

Мать Олафа, это была она, пригласила девушку войти и в гостиной за чашкой ароматного травяного чая рассказала ей, что Олаф в больнице. У него неожиданно открылось психическое расстройство, ведущее к потере двигательной координации. Врачи сказали, что такое расстройство иногда наблюдается у полярников. В северных широтах оно вызывается брачными криками белых тюленей, особым ультразвуком, влияющим на некоторые узлы среднего мозга. Редкий феномен, имеющий в научной среде условное название «songs of sirens». Никто не имел ни малейших предположений, где Олаф мог получить это «облучение звуком», как она выразилась.

– А вы, должно быть, Кристина? – Мать Олафа посмотрела на нее тем особенным взглядом, которым пожилые женщины смотрят на подруг своих сыновей.

Кристина кивнула.

– Навестите его. Ему сейчас так нужны добрые чувства…

– Хорошо.

Кристина не смогла навестить Олафа. Стыд и малодушие сжигали ее. Казалось, жизнь закончится, если она еще раз посмотрит в его голубые наивные глаза. Вместо этого она потратила остаток карманных денег на консультации с психиатром, благо местный доктор слыл квалифицированным специалистом. Ей важно было узнать все о «songs of sirens».

Доктор Сфиллак оказался человеком необъятных размеров. Сначала Кристина испугалась, войдя в кабинет, половину которого заполняла собой туша гиппопотама с человеческим лицом.

– Проходите, – доктор развеял ее сомнения широкой улыбкой.

Эта радушная туша излучала такую надежность и благожелательность, что Кристина, подавив желание сосчитать подбородки доктора, присела в кресло и начала рассказывать. По мере ее рассказа доктор Сфиллак отчего-то краснел, глаза его слезились. Наконец она закончила, и он заговорил высоким звонким голосом, плохо сочетавшимся с огромными габаритами:

– Человеческий мозг очень медленно поддается изучению. Сколько бы ни старались ученые, но мозг на восемьдесят процентов остается непознанным. «Songs of sirens» – «песни сирен» – феномен, который мы относим к числу поэтических гипотез. Поверьте, поэзию приплели сюда не ради красоты. Она – от беспомощности. То, что наука не в состоянии объяснить, она поэтизирует – с одной стороны, придавая явлению статус, обозначая его и нашу информированность о нем, а с другой стороны – оставляя в области мистического, непостижимого. Мы точно знаем, что на мозг оказывают влияние любые звуки и любые изображения. Любите Бетховена?