Что касается первой оговорки, то вещь здесь понимается как нечто сделанное (т.е. искусственное, “культурное” уже по замыслу) или присвоенное (т.е. лишь вторично окультуренное, “культурное” не по замыслу или происхождению, но по использованию, употреблению, предполагающему первичную “природность” и последующее отчуждение от природы в пользу культуры). В обоих случаях очевидна цель-назначение вещи, но различие в том, что в одном случае акцент на делании и воплощении благодаря применению определенной технологии замысла в нечто новое, а в другом случае акцент на приспособлении старого, и до того известного; иначе говоря, “сильная” вещность vice versa “слабая” вещность (или “квази-вещность”). Отчасти по теоретическим, а отчасти по практическим соображениям в этой статье исключаются из рассмотрения некоторые классы объектов “слабого” или “дальнего” присвоения (элементы ландшафта, природы — живой и неживой и т.п.).

Вторая оговорка связана с необходимостью напомнить, что в ведийском, кажется, отсутствует слово, обозначающее вещь[372], что, может, конечно, объясняться случайностью, связанной с ограниченным объемом текстов (впрочем, он достаточно значителен), но скорее всего сигнализирует о некоей принципиально иной ситуации. О ней можно судить по разным указаниям, из которых здесь могут быть указаны лишь два, и то вскользь.

Во-первых, в свете приведенных выше данных о связи между словом и вещью — и на языковом уровне и глубинно, “по существу” (ср. более разработанную позже концепцию nämarüpa, имени и формы-предметности) и учитывая, что имя, слово никоим образом не могут трактоваться как нечто внешнее и/или вторичное по отношению к форме-вещи, но обладают несомненным онтологическим статусом, — стоит еще раз обратиться к гимну РВ X, 125, обращенному к богине Речи Вач (Väc, ср. vâcas “слово”, “речь” и т.д.: vac- “говорить”, “высказывать”, “называть”, “обозначать” и т.п.). Здесь она выступает как носительница (видимо, всего, что есть в мире[373]), в том числе и всего многообразия форм[374], заполнительница мира, “расходящаяся по всем существам”[375] и “охватывающая все существа” — äräbhamänä bhuvanäni visvä (X, 125, 8). Все сущее, в частности, и весь “вещный” состав мира передаются Речью, более того, в мыслимом пределе не столько Речь оповещает о вещи, сколько вещь как нечто внешнее, как форма свидетельствует об онтологическом первенстве слова, имени, выводимого вовне с помощью “формы”, вещи. Этот “номиналистический” акцент, вероятно, и объясняет обилие употреблений обозначения имени — näman при отсутствии общего названия вещи: имя (*en/o/mn-: */o/nomn-: *nömn-, с семантической мотивировкой — “внутрь”, см. Pokorny I, 321 и др.), выведенное наружу, собственно, и образует вещь, порождает ее, вызывает к существованию, наличию[376].

Во-вторых, вещь как “сделанная” (krta-, от kar- “делать”) отсылает к деланию, делу — karman-, которое в РВ практически всегда и в отличие от более поздних текстов обозначает или ритуал жертвоприношения или сакрально отмеченное ритуализированное деяние[377], действительно воспроизводимое, вспоминаемое или, по меньшей мере, имеющееся в виду в ритуале, или отчетливо осознаваемое космологическое действие. В этом отношении употребление karman- в РВ не вызывает сомнений, как и то, что глубинный смысл слова всегда один и подтверждается примерами других образований с этим же корнем. Прежде всего речь идет о kartâr- “жрец, совершающий ритуал” (I, 139,7; VI, 19, 1; VII, 62, 1), но и, как указывает Грассман, “творец”, “деятель”, “делатель” (I, 100, 6; III, 31, 2; IV, 17, 4) — значения, которые обнаруживают тот же глубинный смысл, кодирующий в РВ лишь определенный тип “деятеля” в определенной ситуации[378]. Но еще показательнее другой аргумент, относящийся к производящему глаголу, лежащему в основе и kârman- и kartâr-, — к kar-, определяемому обычно просто как “делать”. В синтагме Subj. & kar- (Praed.) & Obj. особенно показательной в связи с избранной здесь темой оказывается объектная сфера. Относительно субъектной сферы можно заметить, что, когда речь идет о демиургических деяниях самого общего плана (“генеральная” линия творения, ситуация “в начале”, создание необходимых условий жизни человека, “материальных” по преимуществу, и т.п.), выступает конструкция Subj. & dhä- (Praed.), где dhä- — институализированное обозначение “тетического” акта, когда акцент ставится не просто на создании, творении чего-то, но и на его установлении, т.е. введении в мир в нужное время, в нужном месте, с определенной функцией, призванной удовлетворять важнейшую нужду. В качестве субъекта в таких случаях выступает подлинный универсальный демиург — Дхатар или его варианты[379]. Когда же творится нечто менее основоположное или взятое в отдельности и во всяком случае вне основной “рамки” творения, субъектом этого “частичного” и вторичного, “дополнительного” творения (иногда творения, носящего черты окказиональности) оказываются соответствующие этому творению демиурги (напр., отдельные божества), не претендующие на исчерпывающую полноту, целостность творения.

Поэтому для глагола kar-, в частности, для уяснения его глубинного смысла, особенно важна объектная сфера. Ее состав позволяет, если не считать весьма немногочисленных исключений, говорить об определенной закономерности. Наиболее многочисленным оказывается класс слов, выражающих абстрактные понятия отчетливо положительной семантики и/или обозначающих важнейшие ценности и атрибуты идеального ведийского космоса: слава, хвала (хвалебная песнь), честь, почитание, счастье, исполнение счастья, сущее, бессмертие, здравие, мужество, мужская сила, твердый ум, благоговение, все истинное, жизненный век, новое-юное, жар аскезы, религиозный пыл и т.п.; песнь, речь, слово, превозмогающее смерть, молитва, молитвенная формула, вера, имя и т.п.[380]

Достаточно многочислен и класс слов (как конкретных, так и абстрактных), относящихся к ритуалу: ритуал, религиозное действо (праздник), жертвоприношение, жертва, обет, благочестивые дела, ритуальные предметы — огонь-костер, поленья костра, подстилка, подушка, цедилка для очищения сомы, напиток, жареные зерна, лепешка и т.п. (сюда же, по сути дела, относятся и отмеченные выше слова, обозначающие ритуальную формулу, молитву, словесные формы, используемые в ритуале, знак, знамение, символ и т.д.)[381]. Именно в связи с ритуалом (в частности, и с молитвой) отмечается употребление при глаголе kar- в качестве объектов имен божеств, — при том, что kar- в этих случаях обозначает не акт творения соответствующих божеств, но приглашение-просьбу к определенным действиям (“сделай так, чтобы... & имя божества [Subj.] & некое действие [Praed.]”, каузативность х оптативность) или наделение их некими свойствами (“сделай & имя божества & определение”, т.е. “сделай такого-то таким-то или тем-то”, ситуация “двойного аккузатива”)[382]. Еще одну группу слов, выступающих при глаголе kar- в качестве объекта, составляют те, которые обозначают богатство, благополучие, часть-долю, дары, сокровища, блага и т.п.[383]

Очень показательно, что в объектную сферу при глаголе kar- могут входить и слова, обозначающие космологические сущности, — свет, сияние (praketâ-), огонь, воду, дождь, землю, оба мира (Земля и Небо),