способным вызвать сочувствие и даже сострадание.

Присутствие Светы/Светки, кажется, становится обыденностью любой «тусовки»:

Нормальный Славик

<…>

Нормальные девки,

Нормальная Светка, —

замечает Владимир Сорокин [310, 80], в то время как Олег Григорьев пишет:

Пришла в воскресенье Светка:

Скинула мокрую тогу

И села на табуретку,

Ногу задрав на ногу [98, 152].

А Евгений Лесин в стихотворении «Инсталляция» из сборника иронических стихов «Записки из похмелья» восклицает:

Всё на свете! Всех на свете!

Я один хочу на свете,

И тем более на Свете,

И тем более при свете,

И тем более хочу… [171, 15].

Шаржирует этот имя-образ и Генрих Тумаринсон в стихотворении «Хорошо на свете жить»:

Всю ночь

Сергей провел на Свете

И слез со Светы

На рассвете.

Они набаловались

Всласть,

Чтоб в книгу Гиннесса

Попасть [336, 141].

Известно, что в стихах имена собственные играют важную фонетическую роль. Так и в случае со Светой в цитируемых выше текстах (особенно в последнем) многое поддерживается звуковой инструментовкой (всю-Сергей-Свете-слез-со-Светы-рассвете-набаловались-всласть-Гиннесса-попасть), а также столь удачной для имени Света омонимической рифмой Свете — свете (или Света — света), которая использовалась многократно, эксплуатируясь на все лады. Возможно, фонетическая и смысловая составляющая сыграла если не определяющую, то существенную роль в создании этого имени-образа, что породило однотипные анекдоты, фигурантками которых являются Светы/Светки:

Лампа горела, но света не давала. Штирлиц потушил лампу, и Света дала.

Чукча возвращается с охоты домой, открывает дверь и спрашивает у жены: «Жена, можно я буду спать со светом?» — «Можно», — отвечает жена. «Света, заходи, однако», — говорит чукча.

И все же омонимичностью рифмы и звуковыми совпадениями дело явно не ограничивается. Если название песни Армена Григоряна «Конец, Света!» (2006) и шутка «Соловей скачет со Светки на Светку» могут послужить примерами языковой игры, то появление афоризма «Светка она и в Африке Светка» уж никак нельзя объяснить фонетическими причинами. То же можно сказать и о неслучайном, на мой взгляд, появлении имени Светка в анекдоте о Вовочке:

Вовочка сидит на уроке и думает: «Курить, что ли, бросить?.. Пить, что ли, бросить?.. С наркотой, что ли, завязать?.. Светку, что ли, из седьмого „А“ трахнуть?..» Подходит учительница, спрашивает:

— Вовочка, сколько будет дважды два?

— Четыре, крошка. Мне бы твои проблемы.

Здесь Светка из седьмого «А» несомненно выступает как уже знакомый нам образ легкодоступной девочки. Тот же образ можно встретить в рекламных роликах последних лет. В телерекламе, например, мебельного «Центра Грейт» (2005) озвучена такая фраза: «Свете нравится Артур, и ей вообще все нравятся». Приведу несколько показательных, на мой взгляд, цитат из интернета: «Светка сама себе реклама»; «А Светка так у нас вообще спит с руководством!»; «Кто-то ищет девушку Светку, чтобы распить с ней „бутылёк“ и оторваться…»

В одном из стихотворений Ивана Шейко (1998) из сборника «Нюхая губы Даши» образ Светы предстает в несколько завуалированном виде. И все же контекст, как кажется, дает возможность читателю предположить, какого рода Свету собирается навестить герой перед уходом в армию:

Он спросил: «Почему?»

Я ответила — как-то невнятно.

Брови выпустил,

Кончики пальцев напряг.

— Передай мне спагетти, —

И выпал на спинку дивана.

«Перед армией — к Свете», —

Зачем-то услышала я [367, 22].

Полный вариант имени Светлана бывает обычно мотивирован потребностями стиля. Так, например, в романе Полины Дашковой «Легкие шаги безумия» (1998) «автор и исполнитель лирических, ностальгических и блатных песен» поет в ресторане «любимый шлягер вора в законе Дроздова», в котором герой, получивший срок, обращается к девушке по имени Светлана:

Печаль моя последняя, молчи!

Прощай, зеленоглазая Светлана.

А мне в сизо, в лефортовской ночи

Уже мигают звезды Магадана [103а, 35].

В подлинных блатных песнях (исключительно, кстати, интересных с антропонимической точки зрения) имя Светлана мне ни разу не встречалось (может быть — пока). Полная его форма, в сочетании с эпитетом «зеленоглазая», могла появиться только в шлягере с подчеркнуто романтической тональностью и «высокой» лиричностью (печаль, звезды, ночь).

Со Светланой, а не Светкой встречаемся мы и в стихотворении поэта-постмодерниста Евгения Мякишева (1992?), где рассказывается о том, как «большой, угрюмый и голодный поэт» ночью брел по городу и вдруг, оглянувшись, увидел, что

…позади

стояла юная Светлана,

сжирая взором его спину,

была она слегка румяна,

одета в тальму и косыну.

Она к нему тянула ручки

и шепелявила: «Нет сил, родное сердце,

живу, как дура, от получки до получки,

а хочется духовной пищею наесца,

а хочется, прекрасному внимая,

тебе слова любви всю ночь талдычить…» [193, 71].

В этом случае иронически-высокий пафос постмодернистского текста вполне мог активизировать полную форму имени Светлана. Впрочем, встречается у Мякишева и образ Светы, которая наделяется речью, напоминающей других носительниц этого имени:

Я проснулся — тусклый полдень

Светит медленные светы.

Телефон знакомой Светы

Я набрал: «Уж подан полдник, —

Говорит лениво Света, —

Позвони, приятель, позже.

У меня в носу пипета,

Да еще поднялись дрожжи,

То есть тесто… Ну, покеда,

Созвонимся через часик…» [192, 45].

Не сомневаюсь в том, что литература последних десятилетий изобилует множеством аналогичных героинь, наделенных другими именами, и наоборот — множеством Светлан, хранящих в себе притягательную силу «незабвенной» героини Жуковского [273, 154].

Как отметила Т. М. Николаева, «жизнь и литература могут быть параллельны или даже сложным образом соприкасаться, объединяясь и вместе создавая семантическую ауру имени собственного» [212, 190]. Впечатление такого «соприкосновения» создалось у меня при чтении напечатанного 12 апреля 2002 года в газете «Вечерний Петербург» интервью с проституткой Светой. Эта двадцатипятилетняя девушка приехала в Петербург откуда-то из провинции, по ее выражению — «из Задребищинска». Парень ее погиб в Чечне. Теперь Света мечтает накопить денег и открыть парикмахерскую. Она считает, что по своей природе все женщины одинаковы, проститутками делает жизнь: «Многие честные барышни и не подозревают, на какие вещи они пошли бы, оказавшись в чужом городе, в общаге, без денег и знакомых».