Он опустился перед ней на колени. Тусклый свет керосиновой лампы бросал на ее лицо желтоватый отблеск. Он хотел что-то сказать, но ни одно слово не вырвалось из его рта. Эфраин смотрел в ее голубые глаза. Без очков — они лежали рядом, раздавленные кем-то, — ее глаза выглядели большими, внимательными, почти детскими. Складки у рта придавали ей строгий вид. Белые зубы были слегка приоткрыты. Ему почудилось, что она хочет что-то сказать.

- Я принес авторучки, — шепнул он, успокаивая ее. Вынув шесть коробочек из ранца, он поднес их к ее лицу поближе. — Я не отдал их сегодня, — врал он, — потому что был занят составлением нескольких заказов. У нас будут четыре новых клиента.

Она нахмурилась еще больше. Ее губы дрогнули, шепча что-то об его увольнении с работы и об Антонии. Ее глаза стали еще больше, зрачки расширились, а затем жизнь ее иссякла.

- Я работал у нее, — сказал Эфраин, ни к кому конкретно не обращаясь. — Жизнь так необычна. Только этим утром она подарила мне эту прекрасную ручку, — рассказывал он, доставая из кармана позолоченную авторучку. Точно и аккуратно он приложил кончик с печатью к своему предплечью. — Эфраин Сандоваль. Канареечная хижина. Курмина, — прочитал он свое имя и адрес громким ясным голосом. — И я могу договориться с любым из вас о продаже такой же прекрасной ручки в кредит.

XX

Было воскресное утро. Я и донья Мерседес сидели на площади и ожидали выхода Канделярии из церкви. Часом раньше у меня была последняя встреча с Эфраином Сандовалем. На соседней скамье сидел прилично одетый, достойный старичок. Он громко читал газету из Каракаса, причем читал таким серьезным голосом и так увлеченно, что даже не замечал улыбок людей вокруг него.

На другой стороне улицы из бара, уже открытого в это время, вышел растрепанный пожилой мужчина. Он надел свою шляпу и, положив бутылку в пластиковый пакет, хрипя и кашляя пошел вниз по улице.

С необъяснимым чувством печали я взглянула на донью Мерседес. Она надела темные очки, и я не могла видеть выражения ее глаз. Она сложила руки на груди, обнимая себя, словно замерзнув на холодном ветру.

Я пыталась рассказать ей, как я понимаю теперь истории, которые успела услышать, а она внимательно слушала.

- Ты показываешь мне различные пути манипуляции той силой, которую Флоринда называла намерением, — сказала я.

- Привести ее в движение, это не то же самое, что манипулировать ею, — поправила она меня, по-прежнему обнимая себя. — Я пытаюсь сделать большее. Как я уже говорила, я подставляю тебя время от времени в тень этих людей так, чтобы ты чувствовала движение колеса случая. Без этого чувства все сделанное тобой окажется ерундой. Ты будешь переходить от человека к человеку, выслушивая их рассказы; на миг ты будешь оказываться в их тени.

- Как в случае Эф раина Сандоваля? Он, конечно, ничего не делал для того, чтобы с ним случилась подобная перемена. Но зачем мне надо было быть в его тени? — спросила я.

- Колесо передвинулось для него? Он не двигал его сам, и все же его жизнь изменилась. Я хочу, чтобы ты почувствовала это изменение, почувствовала это движение колеса. Я уже напоминала тебе, что призрак, дух Ганса Герцога передвинул колесо для него. Так же как Виктор Джулио в момент смерти повернул колесо случая, погубив жизнь Октавио Канту, Ганс Герцог передвинул это колесо после своей смерти и обогатил жизнь Эфраина Сандоваля.

Донья Мерседес сняла очки и посмотрела мне в глаза. Затем раскрыла рот, собираясь что-то добавить, но вместо этого улыбнулась и встала со скамьи.

- Месса скоро закончится, — сказала она. — Встретим Канделярию у церковных дверей.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

XXI

- Музия, ты здесь? — шепнула Мерседес Перальта, бесшумно открывая дверь в мою комнату. В слабом свете настольной лампы она выглядела настоящей ведьмой. Ее наряд состоял из длинного черного платья и широкополой фетровой шляпы, которая скрывала половину ее лица.

- Не включай свет, — сказала она, увидев, что я потянулась к выключателю. — Не выношу резкого света. — Она села на мою постель. Ее брови были задумчиво нахмурены, руки бесконтрольно разглаживали морщинки на моем одеяле. Она пристально взглянула мне в лицо долгим немигающим взором.

Я застенчиво провела пальцами по своим щекам и подбородку, стараясь понять, что же здесь не так.

Хихикая, она отвернулась к ночному столику и начала аккуратно складывать мои тощие блокноты.

- Прямо сейчас мне надо уезжать в Чуао, — наконец сказала она, ее голос был низким и тревожным.

- В Чуао? — спросила я. — В этот час? — Увидев ее решительный кивок, я добавила: — Мы застрянем в грязи, если пойдет дождь. — Деревня Чуао находилась на побережье по крайней мере в часе езды от Курмины.

- Дождь будет, — небрежно признала она. — Но в твоем джипе мы не застрянем. — Она села, сгорбившись, на ночной столик и закусила нижнюю губу, раздумывая над тем, что еще сказать. — Я должна быть там сегодня вечером перед полночью, — произнесла она тоном, который выдавал скорее срочность, чем желание. — Я еду за некоторыми растениями, которые надо срывать только этой ночью.

- Сейчас одиннадцатый час, — сказала я, указывая на светящийся циферблат своих часов. — Мы не успеем к полуночи.

Улыбаясь, донья Мерседес достала мои джинсы и рубашку, висевшую в изголовье моей железной кровати.

- Мы заставим твои часы остановиться. — Слабая улыбка осветила ее лицо, ее глаза доверчиво и нетерпеливо смотрели на меня. — Ты сделаешь это для меня, не так ли?

Когда мы выехали из города, по джипу забарабанили крупные капли дождя. За секунду дождь превратился в сплошную стену, плотную и темную. Я сбавила ход, не в состоянии разглядеть дорогу. Меня раздражал скрип «дворников», очищавших стекло, которое тут же заливало снова. Деревья по сторонам дороги смутно маячили то рядом с нами, то выше нас, создавая впечатление того, что мы проезжаем через туннель. Лишь прерывистый лай собаки указывал на то, что мы проехали мимо какой-то хижины.

Ливень окончился так же резко, как и начался, но небо оставалось пасмурным. Облака нависали гнетуще низко. Я не сводила глаз с ветрового стекла, уворачиваясь от лягушек, которые, ослепнув от света фар, прыгали, через дорогу.

Стоило нам свернуть на дорогу, ведущую к побережью, облака исчезли как по мановению волшебной палочки. Луна сияла ярко и таинственно над плоской равниной, где бриз мягко раскачивал редкие деревья. Их листва отливала серебром в нереальном свете.

Я остановилась на середине перекрестка и вылезла из джипа.