– И? – скрестила я руки, сдерживая желание швырнуть ему яблоком в лоб. – До чего ты додумался? Ты ведь айтишник, значит, умный.

– Не слишком хороший, выходит. Я не знаю, как получились все эти совпадения и зачем мы все снова вместе.

– Мы все? – повторила я.

– Все, кто был на том пикнике.

– А как же твой класс и остальные дети?

– Значит, важны только мы четверо.

– Кому и для чего?! – чуть ли не выдавливала я сквозь сжатые кулаки яблочный сок. – Где ответ?

– Надеюсь, – ответил он, – не в уравнении.

Когда мы с Костей вернулись в поместье, он отправился на поиски Аллы к оранжерее, а я в сторону гаража, собираясь заняться ремонтом самоката. Работа руками отвлекала от работы головой. Вот бы было так же легко спаять мою память, зачистить наждачкой боль, отодрать растворителем суперклей, который держал меня в вороном гнезде.

Меня – свободного и дикого журавля.

– Кирыч, – раздался легкий стук кулаком о подоконник, – не отвлеку?

– Максим, – погасила я паяльник и подняла с лица защитную маску, – как ты?

– Паршиво.

– Ну да… капельницы, лекарства.

– Да, но паршиво я себя чувствую, потому что веду себя как придурок рядом с тобой. У меня… как раздвоение личности.

Я была с этим согласна. То он клеился ко мне, то в ужасе шарахался.

– Может, у тебя аллергия на меня?

– Ты мое исцеление, Кирыч, – осторожно обернулся он через плечо, будто проверяя, не подслушивает ли нас кто-то. – Я все решу. Я обещаю. Ты только верь мне, ладно?

– Что ты решишь? Уравнение?

– Если надо, то и его. И тебя в нем не будет. Никогда.

– А тебя?

– Тоже, – ответил он, как ребенок с испачканным мороженым ртом, который «честно» заявляет, что не трогал эскимо.

Он протянул мне распечатанное расписание, которое я изучала вчера.

– Не уезжай. Без тебя… все будет не так.

– Может, оно к лучшему.

– Я должен тебя видеть, потому что хочу. Не в том плане, но и в том тоже, просто хочу. Видеть. Быть рядом. Вот. Даже другом. Френдом. Бойфрендом!

– Макс, – встряхнула я его, – остановись.

– Я гонщик. Я не привык тормозить. Пойдем завтра на прогулку? Вдвоем? Ты и я.

– Завтра в школу. Потом на работу. Потом на тренировку.

– На работу?

– Такое место, где за потраченное в никуда время тебе платят деньги, а ты тратишь их снова в никуда.

– А где ты будешь тратить в никуда свое время?

– На заправке «Биб», в кафетерии. Устроилась бариста.

– Тогда я заскочу к тебе на кофе. Завтра.

Он склонил голову и поцеловал мою руку, словно галантный кавалер из девятнадцатого века. Прикосновение его губ оказалось едва ощутимым, словно бабочка коснулась крылом.

Мы стояли возле моего разобранного самоката и болтали про кофе и кино, как будто все остальное было в порядке: уравнение Аллы с зашифрованной смертью, парник, полный ядов, кольца-маяки, задвоенные картины Воронцовой, кошмары Кости о сером призраке и моя амнезия.

Вот бы и мою память было бы так же легко собрать, как разобранный самокат. Вот бы починить аллергию Максима, припадки Аллы и бессонницу Кости с его серыми призраками.

Но какими инструментами ремонтируют человеческие души? Особенно столь темные, как наши. И эту темноту я видела сейчас в глазах Максима. Он смотрел на меня, и, вспоминая резную дверь поместья, я гадала: кто он сейчас – паук или бабочка?

Глава 8

Он купил кофе в упаковке-кофейне

Утром первого сентября мы с Аллой завтракали на кухне, когда в дверях появились Максим и Яна. Они оба были отстраненно холодны друг с другом. Яна держалась профессионально, оставалась вежливой и не обращала внимания на заскоки сына своей нанимательницы.

На нас с Аллой еще были намотаны банные полотенца поверх волос и мягкие халаты, а Максим с Яной предстали при полном параде.

В цветовой гамме Яны преобладал насыщенный синий цвет. Длинная прямая юбка до щиколоток. На ногах черные ботинки с белыми толстыми колготками. Вьющиеся волосы убраны под толстый атласный ободок, похожий на головной убор, а не на украшение.

Кивнув мне, Яна протянула Алле планшет, согласовала с ней предсвадебные обязательные списки дел и вышла с кухни.

Меня каждый раз поражало, как быстро Максим приходил в форму после приступов аллергии. То его глаза лезли из орбит красным лабиринтом лопнувших капилляров, то он становился обычным – улыбчивым, надменным, румяным и благоухающим.

– В какой руке, Кирыч? – спросил Макс, замерев в арочном проходе.

– Э-э, в левой?

Сияя, он вытащил из-за спины букет цветов: белые кустовые розы в крафтовой упаковке. Во второй руке оказался еще один букет из красных лилий (к счастью, не камелий).

– Предки шиповника, – уставилась Алла на розы, – они цвели в садах Мидоса в V веке до нашей эры, а в царской России появились в XVII.

– А эти? – опустил Максим букет лилий возле Аллы.

– «Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут. Но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них». Евангелие от Матфея, глава шесть, стих 28 и 29, – процитировала Алла. – Триста граммов феромона гераниола из розы для человека весом 80 кг смертельны. А истинная лилия может вызвать почечную недостаточность у кошек. Убери, пока Геката не погрызла их.

– Тогда тебе лилии, а тебе розы, – поменял Максим букеты местами. – Точнее, вашим учителям.

– Мы не дарим цветы, Максим. Мы перечисляем пожертвования на приют для собак и в дом престарелых.

Чтобы приободрить Максима – все-таки старался: вызвал курьера, вспомнил про цветы, – я забрала букет из лилий, сказав:

– Поставлю у себя в комнате.

Он чуть улыбнулся и кивнул, а когда ушел, я зыркнула на Аллу:

– Он же хотел как лучше. Чего ты? – чуть не добавила я «это же не камелии», но, чтобы ее снова не начало трясти, промолчала.

– Кирочка, любой цветок ядовит. Он знает, что я не переношу срезанные, и все равно притащил.

В холле нас дожидалась Яна, поторапливая:

– Девушки, вам пора одеваться. Расписание на первую четверть добавлено, – протянула она нам с Аллой планшетки. – Алла Сергеевна, у вас на этой неделе несколько встреч с менеджерами свадебного агентства. Две примерки платьев, и вы с Константином до сих пор не подтвердили велком-меню.

Алла грустно подняла на меня глаза, поясняя:

– Ему нет дела до цвета моего платья, будет ли оформление светло-бежевым или темно-телесным, он не хочет даже выбрать гамму дресс-кода гостей.

– Может, у него дальтонизм? – пыталась я в уме представить различие светло-бежевого и