имея в виду весь мужской род. Этому явно должна быть причина, узнать которую ему очень вдруг захотелось. Но он поступил мудрее. Он сдержался и не стал на нее давить. А лишь проверил ее реакцию на близость. Попробовал развязать пояс, и Виталина вцепилась в него ногтями, когда подумала, что он станет ее раздевать для понятного дела. Вита действительно испугалась, и ему это не почудилось.

– Господин, – позвал стражник Шан-и-Дана, намекая на то, что он стоит перед дверью уже долгое время и не заходит внутрь. – Вы передумали?

– Нет, идем.

Дверь открылась будто по мановению руки, стоило генералу шагнуть вперед. Раздался протяжный скрип. Яркий свет хлынул в коридор бурным потоком, ослепляя стражника. Генерал, наученный горьким опытом, предусмотрительно прикрыл глаза, чтобы этого не произошло. Пестрый, вычурный торжественный зал встречал пресыщенного потомка Нефритового Дракона множеством обращенных в его сторону глаз.

Едва генерал переступил порог, то ожидаемо услышал мягкие певучие голоса наложниц:

– Шан-и-Дан!

– Мой господин!

– Хозяин!

– Вы пришли… – Луян-нян с достоинством кивнула, едва взгляд генерала нашел ее в толпе, среди остальных. Наряд цвета морской волны невероятно шел ей, подчеркивая молочную белизну ее кожи, а темные как смоль волосы были распущены и ровными прядями спадали по плечам. На вид молодая, не старше двадцати пяти, она, наоборот, была самой старшей из всех присутствующих, поэтому и сидела за главным гуцинь – струнным инструментом, устроенном на маленьком деревянном столике в самом центре помещения.

Ей, как и Луо Шинь, было даровано бессмертие, чтобы сопровождать генерала по жизни и не стареть, однако невесту генерала убили. Точный удар в сердце острым клинком оборвал жизнь этой несчастной красавицы. И осталась из бессмертных только одна Луян.

Генерал вместо ответа кивнул, бросив взгляд украдкой себе за спину.

– Найди Хену и приведи ее ко мне, – приказал он стражнику, осматривая столь многочисленное женское собрание, состоящее из двух сотен девушек, женщин и даже старух. Однако сестру оракула он почему-то не находил.

– Вы подготовили мне столь великолепный сюрприз, как я мог обойти вниманием ваши старания? – голос генерала звучал ровно и без нотки лести, словно зачитывал заученные фразы. При этом в уме Шан досадовал. Он нес тяжелую ответственность за свои поступки и действия, за принятый закон, разрешающий пускать в гарем любую девушку, женщину и даже старуху, если она того пожелает.

Патриархальные обычаи Торакса толкнули его на это.

Рождение девочки в семье местных плантаторов – к беде или несчастью, к бедности и неудаче. И если маленькой крохе удавалось выжить в утробе матери, до последнего работающей в полях, то после рождения ей грозила другая напасть – жестокость этого мира. Случалось и такое, что раздосадованные родственники топили девочек в реке, а матери вызывали преждевременные роды, едва узнав, что носят невезучий плод. Но тем, кому все-таки дозволялось выжить и вырасти вопреки всему, чаще всего была уготована судьба разменной монеты. Их отдавали в семью будущего жениха еще в подростковом возрасте, где отношение к ним не становилось менее суровым. Девочки в семье в соответствии с традициями во всем и всегда были последними. Они последние накладывали себе еду, последними мылись, последними ложились спать.

Шан-и-Дан, придя к власти после своего отца, не видел иного выхода, кроме как издать указ, уравнивая права женского населения Торакса с мужским. Потому что к тому времени намечался нездоровый гендерный дисбаланс. Но и это, к сожалению генерала, не помогло. Подобные традиции и обычаи миллионы людей пронесли через века. А правительский указ никак не способствовал выравниванию ситуации. Он лишь давал новый повод чиновникам для наказания того или иного местного жителя. И тогда советником и-Данов, учителем и личным наставником Шана было придумано правило, позволяющее девочкам покидать родные дома и отправляться в пансионаты наложниц великого генерала Торакса.

А те из немногих, которые после окончания обучения принимались в гарем, становились семейной гордостью рода. Большая часть из них впоследствии становились женами придворных или же высокопоставленных работников дворца при полном согласии обеих сторон. Таким вот нехитрым способом удалось переломить тысячелетнюю несправедливость по отношению к представительницам прекрасного пола. Вот только многие из женщин так и не пожелали покидать своего господина. Они остались во дворце, надеясь заслужить его любовь или хотя бы родить ему наследника.

А сам генерал чувствовал, будто с него уже достаточно. С каждым годом он все больше и больше желал обычного человеческого счастья, которое, к сожалению, не мог себе позволить. Ведь он почти осязаемо чувствовал, будто принадлежит всей планете, а не маленькой ее части. Он не мог себе позволить выделить кого-то из толпы, боясь за жизнь этой несчастной. Как он это сделал дважды, даруя бессмертие. Вполне возможно, Луо Шинь пострадала от рук кого-то из здесь присутствующих из-за банальной зависти. А следующей на очереди может оказаться Луян-нян.

– Мой господин, – зов главной наложницы коснулся его сознания. Шан опомнился. Быстрыми шагами пересек зал и приблизился к нарядному полукруглому дивану, встроенному в альков. А тот в свою очередь был завешан шторами-бусами, сплетенными из янтарного бисера.

Шан-и-Дан устроился поудобнее и махнул рукой, чтобы можно было начинать.

Едва он так сделал, выступающие приосанились и полезли в рукава, чтобы достать оттуда атласные ленты. Кто-то уже успел подвязать платье, кто-то собирал волосы и вкалывал шпильки, стараясь делать это как можно соблазнительнее.

Луян лишь поочередно надевала специальные напальчники с металлическими когтями для того, чтобы можно было исполнять на гуцинь быстрые мотивы, а не только демонстрировать медленную технику слабыми щипками. Сделав это, она положила ладони на струны и прикрыла глаза в предвкушении.

Шорохи в миг стихли. Исполнительницы приготовились начинать. Кто-то стоял за барабанами разного размера, кто-то держал в руках колокольчик, кто-то приладил флейту к губам. А главная наложница генерала провела пальцем по струнам, последний раз проверяя инструмент. Музыка брызнула в разные стороны и быстро смолкла, потому что музыкантша прижала струны к дереву, прекращая тоненькое дребезжание.

– Начинаем, – объявила Луян-нян.

И принялась пощипывать гуцинь, рождая поначалу медленные тягучие звуки, со временем набирающие быстрый ритм. Флейтистки подхватили и включились в групповую игру множества инструментов. Барабаны добавляли объемности звучания. Наложницы, стоящие позади них, усердно отбивали ритм, будто желали кого-то догнать.

Гуцинь разошлась, звуча громко,