— Есть, — коротко сказал цирюльник, вынул из таза горячее полотенце, не обращая внимания на кипяток, немного помахал им, чтобы остудилось, и наложил на лицо Скопина. Когда кожа следователя достаточно распарилась, он снял полотенце и стал лениво наносить взбитую мыльную пену.

— Какие? — спросил Скопин.

— Михеев начудил, — ответил Буханкин. — Девицу арестовал.

— Какую?

— Да, — скривился цирюльник, — проститутку какую-то.

Он отложил помазок и бритвой стал снимать пену с щек Скопина. Тот, боясь обрезаться, молчал. Наконец, Буханкин продолжил:

— Да и не сам взял-то. Привел с Мещанской части. Знаешь почему?

— Почему? — выдавил из себя Скопин, следя за движением бритвы. Буханкин отошел к миске, взял оттуда малосольный огурец.

— Открой рот, Иван Федорович, — сказал он.

Скопин повиновался. Теперь говорить он не мог.

— Потому как девка не то чтобы гулящая… В общем, жила она с одним из ваших. Ну, нагрянули к нему под утро, подняли с постели тепленькими. Девку — под арест. А парня отпустили. Мол, он не знал, что полюбовница его дядю своего пришила.

Буханкин переместил огурец под вторую щеку.

— Вот так, — сказал он.

Наконец, бритье было окончено.

— Кусай, — велел цирюльник, отдавая огурец в руку Скопину.

Тот откусил и стал с хрустом жевать, пытаясь понять, о чем шла речь.

— Какого дядю? — спросил он, наконец.

— Дядю? — переспросил Буханкин, вытирая ему лицо мокрым полотенцем. — А Михайлу Трегубова. Ну того, которого зарезали. Михеев говорит, она и зарезала.

— Маша, что ли? — удивился Скопин. — Михеев что, совсем дурак?

— Дурак, не дурак, я не знаю. Меня не спрашивай.

Скопин встал, быстро расплатился и пошел в часть. Увидев дежурного, он спросил:

— Архипов здесь?

— Так точно, — ответил дежурный.

Скопин нашел молодого пристава в том самом кресле, где еще недавно ждала Маша. Архипов сидел, сгорбившись, подперев подбородок кулаками, и, когда Иван Федорович поздоровался, не ответил.

— Слушайте, Архипов, — неуверенно начал следователь. — Я собирался извиниться за вчерашнее, но тут мне рассказали…

Архипов продолжал молча смотреть на дверь шкафа.

— Как так получилось? — спросил Скопин. — Какая собака укусила этого Михеева? Как он вообще посмел?

Захар Борисович, наконец, поднял на Скопина пустые глаза.

— Меня отстранили, — сказал он.

— От чего?

— От всего. Мне велено сидеть дома и ждать решения своей участи.

— Так-так, — озабоченно сказал Иван Федорович. — Кто велел?

— Приказом обер-полицмейстера.

Скопин прокашлялся и достал из кармана свою трубку. Он начал вертеть ее в пальцах и рассматривать, будто искал какой-то изъян.

— А Маша? — спросил он.

— В Бутырке.

— Это нехорошо.

Архипов встал и подошел к окну.

— Черт со мной, — произнес он с горечью. — Машу обвинили в убийстве Трегубова! Взяли ее как преступницу и бросили в тюрьму. Вы понимаете?

Скопин вздохнул.

— Это поправимо, Захар Борисович, — сказал он мягко.

Архипов резко обернулся, посмотрел ему прямо в глаза.

— Как? — спросил он зло. — Как поправимо? Предлагаете выкрасть ее оттуда? Устроить ей побег?

— Зачем же побег? — спросил Скопин. — Есть и другие способы.

Архипов шагнул к Ивану Федоровичу и крепко взял его за локоть.

— Какие? Скажите мне!

— Во-первых, — начал Скопин, — нехорошо, что вы покинули свою квартиру.

— Я ждал вас, — перебил его Архипов. — И что я могу сделать, сидя в квартире?

— Могли бы послать за мной, — ответил просто Иван Федорович. — Вы сейчас идите к себе и ждите.

— А во-вторых? — спросил Захар Борисович.

— Что во-вторых? — удивился Скопин.

— Вы сказали «во-первых».

— А! — кивнул Скопин. — Что во-вторых, я вам потом скажу. Мне надо нанести один… визит. И я, смотрите, даже побрился… К месту! Сейчас же возвращайтесь домой, Захар Борисович, а там, даст Бог, будет и «во-вторых», и «в-третьих».

— Вы обманываете меня, Иван Федорович? — пытливо спросил Архипов.

Скопин пожал плечами.

— Надеюсь, что нет. Надеюсь.

Архипов сделал шаг к двери, а потом, не оборачиваясь, глухо сказал:

— Есть еще кое-что. Но если я скажу вам это, вы, Иван Федорович, возможно, откажете Маше в помощи.

— Что?

— Михеев показал мне желтый билет, выписанный на имя Маши. Она проститутка.

Скопин аж крякнул от неожиданности.

— Это правда?

Архипов кивнул.

— Вы точно его видели?

— Да. Михееев дал мне его в руки.

Скопин сунул трубку в рот и задумался. Захар Борисович растолковал это молчание как попытку пойти на попятный. Он побелел и вцепился рукой в косяк двери.

— Каково ваше решение? — спросил он сдавленным голосом.

Скопин пожал плечами.

— А вы, Захар Борисович? Как вы, зная про желтый билет, теперь относитесь к Маше? Скажите честно, потому что от этого зависит и мое решение.

— Я не знаю, — с отчаянием сказал Архипов.

— Вы любите ее? — спросил Иван Федорович. — Любите ее теперь, после того, как увидели желтый билет?

Архипов оторвался от двери и тяжело опустился в кресло, схватившись за подлокотники.

— Я не понимаю! — страдальчески произнес он, не глядя на Скопина. — Почему она скрывала от меня это?

— А вы бы полюбили ее, зная, что она продает свое тело?

Пальцы Архипова побелели:

— Зачем вы меня мучаете?

— Послушайте, Захар Борисович, — сказал Скопин совершенно спокойно. — Совершенно определенно, что такой молодой человек, как вы, с такими перспективами и такой ответственностью… И она! Получается, что она действительно обманула вас, завлекла в свои сети. Может быть, использовала?

Скопин вынул кисет и начал набивать трубку.

— Я понимаю, зов молодости, зов плоти, — продолжил он равнодушно, искоса поглядывая за реакцией Архипова. — Но в вас же есть и рассудительность, иначе как бы вас взяли на такую службу? А? Вы прекрасно понимаете — порыв пройдет, все встанет на свои места. Страсть уляжется, и потом вы станете вспоминать об этом романе с легким смущением. Не так ли?