это заслужила. Согласен?

Борис потупился, чуть приметно пожав плечами.

– Теперь поговорим о деле. – Трубников подходит к стене, на которой вывешены Борькины рисунки. – Скажи, ты мог бы таким же образом построить нашу деревню?

– А чего строить-то? – Борька удивленно поднял темные брови. – Деревня – она деревня и есть.

– Я говорю о Конькове, которым оно станет лет через десять.

– Каким же оно станет?

– А я почем знаю!.. Другим, а каким – тебе виднее: ты – архитектор, я – заказчик.

– Нет, не смогу, – чуть подумав, говорит Борька. – Деревни такой я сроду не видел.

– Вот те раз! А фантазия зачем человеку дана?.. Ну-ка, выйдем…

Речка Курица. Надежда Петровна, зачерпнув ведром воду, видит, как Борис и Трубников вышли на мосток, их сопровождает знакомый нам пес.

Уже поздно, но еще длится розовый весенний закат. Где-то вдалеке звучит грустная, одинокая песня женщин.

– Тебе нравится все это? – Трубников широким жестом обводит деревню: покосившиеся, почерневшие, а где и просто разрушенные избы, завалившиеся плетни.

– Чего тут может нравиться?

– То-то и оно! Неохота мне таким Коньково видеть, да и никому неохота. Пережиток войны!

Направляясь на свой ночной пост, по улице идет Семен с берданкой под мышкой. Он в драном тулупе и треухе с вылезшим мехом.

Увидев Трубникова, сворачивает с пути и медленно, опустив голову, идет к мостку. Подойдя вплотную, он почти швыряет в брата пачкой денег, завернутых в газету.

Трубников успевает перехватить пачку, Семен, не проронив ни слова, возвращается назад.

– Тоже пережиток, – говорит Трубников, пряча деньги в карман брюк. – Ну, договорились, Борис. Покажем людям будущее Коньково?.. Не в альбомчике, не врозь, а цельной картиной, чтоб каждое здание на своем месте стояло, чтоб было видно: это Коньково, вон река Курица, вон старый вяз, вон Сенькин бугор. А это, мать честная, клуб, контора, почта, больница. Школа, елки-палки, колхозный санаторий!..

Трубников так натурально изобразил удивление, что Борька рассмеялся.

Навстречу им идет Надежда Петровна с полными ведрами. Увидев мужа и сына в дружном согласии, она радостно вспыхнула и опустила ведра.

– Добрая примета, – кивает Трубников на полные ведра.

– Еще какая добрая! – отвечает своим мыслям Надежда Петровна.

Борис, забрав ведра, направился с матерью к дому.

Трубников подходит к небольшой хибарке на задах деревни. Знакомый нам парень на деревяшке обтачивает металлический стерженек, зажатый в тисках. Ему помогает какой-то подросток.

– Как дела, Коля? – спрашивает Трубников.

– Жаловаться грех! – отвечает парень.

– Слушай, Коля, ты мне веришь?

– Факт!

– Можешь ты за этот месяц свою долю не брать?

Парень смотрит на него удивленно и кисло.

– Понимаешь, хочу я перед косовицей аванс выдать, а карман не тянет, подсоби, за колхозом не пропадет.

– Ладно, авось не чужие, – улыбнулся парень.

– Тогда – порядок в танковых частях! – доволен Трубников.

…По тенистой аллее идут парень и девушка: приезжий плотник Маркушев и Лиза. На худенькие плечи Лизы накинут большой пиджак Павла. Павел пытается ее обнять. Лиза отстраняется.

– Ты рукам волю-то не давай!

– Вот братан с Урала приедет – сразу свадьбу скрутим, и привет товарищу Трубникову! – наступает Павел.

– Ишь ты какой быстрый приветы раздавать, – отстраняет его Лиза.

– Неужто не осточертела тебе такая жизнь?

– Интересно все-таки, чего из всего этого будет?

– Чего всегда бывало, то и сейчас будет, – мрачно говорит Маркушев. – Палочки в тетрадке…

– Если так, я уж никому в мире больше не поверю, – со страстью произнесла Лиза.

Из темноты на них надвинулась фигура человека.

– Привет начальству! – опознал Трубникова Маркушев.

– Вон что!.. Поздравляю, разведчик!

– Думаю забрать у вас Лизаху, – свободно говорит Маркушев.

– А мы еще посмотрим, отдавать ли за тебя, – отвечает Трубников полушутя-полусерьезно.

– Чем же я плох? Парень молодой, как ни странно, всесторонний.

– Шатун ты, перекати-поле… А Лиза – царевна, и весь жемчуг в ее короне!.. – В голосе Трубникова прозвучала не свойственная ему горячая нежность.

– Не больно вы этот жемчуг бережете!

– Что ж делать, коли все на женские плечи легло? Мужики длинный рубль да легкий хлеб промышляют, а бабы да девчата исторической жизнью живут… – И, дернув козырек фуражки, Трубников прошел вперед. – Пока сено не уберем, о свадьбах и думать забудьте. Заруби себе на носу, Маркушев!

Затем из темноты раздался его голос:

– А то собрал бы бригаду да показал, на что способен…

– Ох, допрыгается у меня ваш председатель! – угрожающе говорит Маркушев.

Раннее утро. Пропел петух первым, самым пронзительным голосом. По дворам тюкают молоточки, отбивая косы. По улице торопливо шагают темные фигуры с косами на плечах.

Семен, поеживаясь в своем вытертом полушубке, выходит из амбарных недр. Он привычно плетет лукошко из зеленоватых полосок лыка.

Мимо, в сторону строящегося здания конторы, спешат колхозники.

– Куда ни свет ни заря? – окликнул их Семен.

– В контору! Аванец, говорят, дают, – отозвались колхозники.

– Чего? – усмехнулся Семен. – Совсем очумел народ!

Около недостроенной конторы толпится взволнованный народ.

Чуть поодаль Павел Маркушев собрал вокруг себя группу мужиков. Тут егерь, лесничий, инвалид-замочник, кузнец Ширяев, тут же вертится Алешка Трубников – сплошь «нестроевики». О чем-то пошептавшись, они пробуют построиться в одну шеренгу…

К столу, за которым сидит Трубников, подскочила цветущая Мотя Постникова.

– Представляешь, Егор Иваныч, повезло первый раз в жизни… – затараторила она. – Чуть было в город не уехала, да, спасибо, люди у нас хорошие, подсказали… Разреши. – Мотя потянулась к чернильнице.

– Нет, – говорит Трубников. – Выскочила не по чину!

– Так мне ж в город надоть…

– Осади… Прасковья Сергеевна, прошу!

Прасковья смущенно и гордо выходит из толпы. Трубников протягивает ей пачку денег.

– Распишись!

Прасковья подносит ведомость к глазам, макает перо в чернила, снимает с пера волос, снова разглядывает ведомость:

– И где?

Трубников тычет пальцем в лист.

– Больно мелко написано, – говорит в свое оправдание Прасковья и рисует большой крест.

Пред столом Трубникова возникла шеренга «нестроевиков». Отставив ногу в сторону и не глядя на председателя, Маркушев независимо спросил:

– Чего это вы, товарищ председатель, насчет бригады заикались?..

Но тут к Трубникову подскочил Петька, племянник. У него в руке берестяное лукошко.

– Дядя Егор!.. Дядя Егор!.. – теребит он его.

– Ну, что тебе?

– Дядя Егор, а мы фрицеву пушку в лесу нашли!.. – захлебываясь, шепчет Петька.

– Какую еще пушку? – досадливо морщится Трубников.

Изба Семена. Доня возится по хозяйству, Семен прибивает каблук к сапогу.

– В городе польта давали, – говорит Доня. – Мотька Постникова через крестную достала и в Турганове за полторы тыщи толкнула.

– Кабы я мог хоть денька на два отлучиться! – хмуро говорит Семен. – А то сиди как прикованный да амбарных крыс охраняй, дьявол их побери…

В избу радостно входит старший сын, Алешка, колхозный возница.

– Получай, маманя, трудовой аванс. – И