до самой двери. Убедилась, что Катерина вошла внутрь и её радостно встретили служанки. Не Одиль и Матье, другие. И сразу бросились растирать Катерине руки, плечи, ноги… Я деликатно отвернулся и шагнул за дверь.

— Бам! — раздался первый удар колокола, пробуждающий добрых католиков, — Бам!

— Ну, а вы, любезный Андреас, пойдёте ли в часовню на молитву? — повернулась ко мне Александра.

— Конечно! — с достоинством согласился я, — Но… прошу распорядиться, чтобы мне отдали мою привычную одежду! В таком наряде меня, пожалуй, вытолкают в самую середину часовни! Приняв за графа или герцога, ха-ха! А в своей одежде оруженосца я буду на привычном мне месте — позади дворян. Прошу вас, ваше… Александра!

— Ну, что ж… — Александра печально вздохнула, не то притворно, не то по настоящему, — Я распоряжусь. Если вам так удобнее. А позавтракаем, когда проснётся Катерина! Идёт?

— Благодарю! — искренне воскликнул я, — От всего сердца благодарю!

— Ну, сердце пока трогать не будем, — заговорщицки подмигнула рыжая кузина, — Чтобы потрогать сердце, мы подыщем другое время!

И опять — в который раз! — мне почувствовался скрытый подтекст…

* * *

Вы думаете, что после утренней молитвы, я сидел и голодал в ожидании завтрака? Как бы не так! Неизменные Одиль и Матье притащили мне гору всяких закусок, паштетов, сыров, зелени и всего такого прочего, чтобы, по их выражению, я «слегка подкрепился и не чувствовал голода». Если это «слегка подкрепиться», то не представляю, что такое «подкрепиться как следует»! Каждая из них бегала на кухню дважды, то есть вместе они притащили четыре подноса. И на каждом из подносов было по несколько тарелок. Подкрепиться! Человек пятнадцать могли плотно закусить, а не просто подкрепиться!

Ну, и конечно, вино. Куда же без него? Если это, как я понял, главный предмет гордости всего замка⁈ Вино и в самом деле было выше всяких похвал, но… почему-то я и в этот раз позволил себе всего половину бокала. Не знаю, может потом буду ругать себя последними словами, что имел возможность насладиться восхитительным напитком в полной мере, и сам себя ограничивал… Может быть. Но пока — полбокала! И не подливать!

Только ближе к полудню меня пригласили на «совет». До этого мне делать было совершенно нечего и я просто пялился в окно. За окном вились редкие снежинки: совершенно невиданное зрелище для египтянина! И хорошо, что я не совсем египтянин, а кроме того, я вдоволь насмотрелся на снег, во время альпийской части нашего похода. Спасибо, больше не хочу! И всё равно, эти снежинки завораживали. А может, я таким нехитрым способом, старался сделать вид, что не реагирую на осторожные попытки заигрывания настырных девушек, Матье и Одиль. Мёдом я что ли намазан, что они так ко мне липнут? Во всяком случае, когда меня позвали, я обрадовался.

Я сразу понял, что меня привели именно в Голубую комнату. Стены были обиты голубым шёлком. И комната была миленькой, уютной… не то что моя парадно-выставочная спальня!

Катерина сидела за накрытым столом, но, кажется, даже не замечала всяких тарелок и тарелочек, покрывших чуть не всю поверхность стола. Бледная, с покрасневшими глазами, хотя и тщательно завитая и безукоризненно одетая. Рядом сидела притихшая Эльке.

— Андреас! — улыбнулась Катерина, — Я рада, что ты рядом. Ты и Александра. Что есть кому разделить со мной горе.

Что мне оставалось? Я бережно взял в руки ладонь девушки и почтительно поцеловал кончики пальцев.

— Мне жаль, — искренне сказал я, — И я разделяю твою печаль. Прими мои соболезнования.

— Спасибо! — тихо ответила Катерина.

— Прошу извинения за задержку! — распахнулась дверь и в комнату стремительно шагнула Александра, — Еле удалось отвязаться от одного, особо настырного… впрочем, неважно! Зато теперь часа полтора я совершенно свободна и мы можем обо всём поговорить без помех. Ну, рассказывайте!

И Александра изящно присела за стол. Покосилась на тарелки и придвинула себе блюдо с печеньями.

— Эльке, налей мне вина! — приказала она по-немецки.

Наша служанка поспешно вскочила и налила вина из кувшина в бокал. А потом отступила подальше в уголок. Александра удовлетворительно кивнула. А я догадался, что таким нехитрым способом она попросту напомнила служанке, что ей не место за господским столом. Ловко!

— О чём рассказывать? — подняла на неё взгляд Катерина.

— Ну, если я правильно помню, в момент нашей встречи ты сказала, что у тебя очень много новостей… Но давай сперва о главном. Увы, твой отец умер… И, когда я увидела тебя, я подумала, что ты передумала идти в монахини, а решила принять наследство и стать здесь хозяйкой… Я не против! Я буду только рада! Но потом выяснилось, что ты не знала о смерти отца и, значит, не думала о наследстве… Тогда почему ты здесь? Я вся теряюсь в догадках! Повторю: если ты желаешь вступить в наследство, я немедленно уступлю тебе место!

И Александра нежно погладила запястье Катерины.

— Нет-нет… — рассеянно ответила Катерина, — я не передумала становиться монахиней. И если ты взяла на себя заботу о графстве — я только рада. Кто же ещё, кроме тебя?

— Ты! — убеждённо воскликнула рыжая кузина, — Это ты прямая наследница! А я только второй очереди.

— Нет! — категорично отказалась Катерина, — Мой удел — монастырь! И потом, если отец умер, это не значит, что его слова отменяются. Наше графское слово твёрдо! Если я вернусь, я буду должна выйти замуж за этого старого Жан-Клода! Нет! Лучше монастырь!

— Подумаешь… — проворчала Александра, — Сколько тому Жан-Клоду осталось? А потом ты будешь полновластной хозяйкой графства!

— Нет! — содрогнулась Катерина, — Никогда! Ты представляешь, если эта старая развалина возляжет рядом с тобой в супружескую постель⁈ Бр-р-р! Даже представить ужасно! Нет-нет-нет! Я уже давно решила: монастырь!

— Ну, что ж… — опечалилась Александра, — А я уже было обрадовалась, что избавлюсь от хлопот по такому огромному хозяйству… Ну, нет, так нет. Но как вы оказались здесь, в замке?

— У нас… — Катерина беспомощно оглянулась на меня, — У нас… э-э-э… миссия…

— Это не для лишних ушей! — весомо проговорил я, — Но если вы обещаете молчать…

— Никому! Могила! — заверила Александра.

— И даже в этом случае, я не могу сказать вам всего! — предупредил я, — Но вот