посредников стать ревностными сторонниками армии, но политическое руководство ею принадлежало в то время зятю О. Кромвеля Генри Айретону, ожидавшему окончательного решения не от парламента, а от короля. «Должно же быть какое-нибудь различие между победителями и побежденными», — повторял он упорно; но условия, предложенные им Карлу I, отличались обдуманной умеренностью. В них незаметно было той мстительности, которую парламент выказал к роялистам и церкви; армия довольствовалась изгнанием семи главных «преступников» и требовала общей амнистии для остальных, отнятия у духовенства всякой принудительной власти, предоставления на десять лет парламенту права контроля над сухопутными и морскими силами и назначения высших сановников государства. Но за этими требованиями следовал мастерский широкий план политических реформ, уже намеченный армией в «покорнейшем представлении», которым она начала свое движение на Лондон. Все должны были пользоваться свободой веры и богослужения. Законы, предписывавшие пользование служебником, посещение церкви, принятие «ковенанта» подлежали отмене. Даже католики, какие бы другие ограничения на них ни накладывались, освобождались от обязательного посещения англиканской службы.

Парламент должен был созываться каждые три года; Палата общин подлежала преобразованию посредством более справедливого распределения мест и избирательных прав; обложение налогами подвергалось упорядочению, судопроизводство — упрощению, а масса политических, торговых и судебных привилегий — упразднению. По словам госпожи Гетчинсон, Айретон рассчитывал «поставить Карла I в такое положение, чтобы он, не имея возможности дальше проводить личную волю, стал содействовать общему благу своего народа». Но Карл I не оценил ни умеренности, ни мудрости этих важных предложений. Он увидел в кризисе только средство воспользоваться одной партией против другой и думал, что армия больше нуждается в его помощи, чем он — в ее содействии. «Вы не можете обойтись без меня; если я не поддержу вас, то вы погибли», — сказал он Айретону, когда тот стал настаивать на своих предложениях. «Вы намерены быть посредником между нами и парламентом, — спокойно возразил Айретон, — а мы думаем быть им между парламентом и Вашим величеством».

Причины сопротивления короля скоро выяснились. Толпа лондонцев ворвалась в Палату общин и заставила ее членов вернуть одиннадцать исключенных. Четырнадцать пэров и сотня депутатов бежали к армии, а оставшиеся в Вестминстере стали готовиться к открытой борьбе с ней и пригласили Карла I вернуться в Лондон. Едва известия об этом дошли до лагеря, как армия снова выступила в поход. «Через два дня, — холодно заметил О. Кромвель, — столица будет в наших руках». 6 августа армия с торжеством вступила в Лондон и восстановила бежавших членов; «одиннадцать» были снова отозваны, а вожди армии возобновили переговоры с королем. Негодование солдат на его отсрочки и интриги делало переговоры с каждым часом все более трудными; но О. Кромвель, содействовавший теперь Айретону всем своим влиянием, с непоколебимым упорством держался за надежду на соглашение. Его ум, консервативный, но практичный, понимал, что упразднение монархии вызовет большие политические затруднения, и потому, несмотря на увертки короля, он настаивал на переговорах с ним.

Однако О. Кромвель был почти одинок: парламент отказывался принять условия Айретона как основания для мира, Карл I продолжал увертываться, в армии росли беспокойство и подозрительность. Появились требования широких реформ упразднения Палаты пэров, создания новой Палаты общин, а агитаторы созвали совет офицеров для обсуждения вопроса об отмене самой монархии. О. Кромвель никогда не выказывал такой храбрости, как в своем сопротивлении готовив шейся буре: он запретил обсуждение вопроса, отсрочил собрание и разослал офицеров по их полкам. Но положение было слишком натянутым, чтобы продолжаться долго, а Карл I все еще стремился «продол жать свою игру». В его переговорах с О. Кромвелем и Айретоном на деле было мало серьезного, и в то время как они рисковали для него своей жизнью, он притворно вел переговоры с парламентом, поддержи вал недовольство в Лондоне, подготавливал новое восстание роялистов и вмешательство шотландцев в свою пользу. «Скоро между двумя народами начнется война», весело писал он. Для успеха этих планов ему нужно было только выйти на свободу, и надеявшиеся на соглашение вожди армии с удивлением узнали, что они обмануты и что король бежал (ноябрь 1647 г.).

Это довело возбуждение войска до бешенства, и только мужество О. Кромвеля предупредило открытое возмущение на собрании в Уэре. Но даже О. Кромвель был не в состоянии изменить настроение, овладевшее теперь солдатами, так как вероломство короля поставило его в беспомощное положение. «Король, — сказал он, — человек с большими талантами и сильным умом, но в то же время — такой притворщик и лжец, что на него нельзя положиться». Впрочем, опасность, которой грозило бегство короля, скоро исчезла. По странной случайности из Хемптонкорта Карл I отправился на остров Уайт, быть может, несколько рассчитывая на сочувствие полковника Гэммонда, коменданта замка Кернсбрук, и снова оказался пленником. После неудачной попытки стать во главе новой междоусобной войны, он принялся подготавливать следующую из своего заключения, возобновил притворные переговоры с парламентом и в то же время подписал тайный договор с шотландцами о вторжении в Англию. Фактическая приостановка «ковенанта» и торжество партии религиозной свободы вызвали в Шотландии сильное недовольство. Вокруг герцога Гамильтона сосредоточилась умеренная партия, которая и провела выборы в ущерб Аргайлу и церковным ревнителям; получив от короля согласие на восстановление в Англии пресвитерианства, она для его поддержки произвела набор войска.

В Англии на сторону короля склонялась вся консервативная партия с многими выдающимися членами Долгого парламента во главе, возможно, из страха перед предстоявшими церковными и политическими переменами; а вести из Шотландии почти повсюду вызывали восстание. Только сила удержала от него Лондон. Прежние парламентские офицеры подняли в Южном Уэльсе королевское знамя и захватили Пемброк. Захват Бервика и Карлайля открыл путь вторжению шотландцев. Поднялись Кент, Эссекс и Гертфорд. Флот в Даунах высадил своих капитанов на берег, поднял королевский флаг и заградил вход в Темзу. «Для парламента наступило время снасти королевство и править им в одиночку», — воскликнул О. Кромвель; но парламент старался воспользоваться переломом только для выражения своей преданности монархии, возобновления прерванных с королем переговоров и нанесения по религиозной свободе сильнейшего из когда-либо постигавших ее ударов. Пресвитериане поспешно вернулись на свои места и большинством приняли «Закон о преследовании богохульства и ересей», против которого долго возражали Вэн и О. Кромвель. «Всякий, — гласил этот грозный статут, — кто отрицает учение о Троице, божественности Христа, боговдохновенности книг Священного Писания, воскресении тела, о Страшном Суде и отказывается на суде отречься от своей ереси, должен подвергнуться смертной казни». Всякий, кто утверждает, «что человек под влиянием естественной свободы воли может обратиться к Богу», что существует Чистилище, что почитание икон позволительно, а крещение детей неправильно,