После того, как ритуал встречи блудного сына был закончен, осоловевший от обильной еды Саша осторожно поинтересовался, все ли у родителей в порядке.

— Все просто замечательно! — ответил отец, не понявший или же намеренно проигнорировавший потаенную суть вопроса. — Особенно, когда ты приезжаешь.

— Все спокойно, — сказала мама. — Никаких разговоров по поводу тебя не было. А почему ты спрашиваешь? Снова накуролесил?

— Ну что ты, мам! — Саша укоризненно нахмурился. — Я же обещал, а в нашем роду принято выполнять обещания…

Согласно семейной легенде, далекий предок Кузьма Иванович Пряников, сын которого положил начало славной врачебной династии, однажды крупно пострадал из-за верности данному слову. Пообещал кому-то поставить партию муки по такой-то цене, а цены вдруг подскочили, но Кузьма Иванович купил муку задорого, а отдал дешевле, как и обещал. Потерял на этом деле шестьсот рублей — большие деньги по тем временам, но репутация стоила дороже. История эта имела интересное продолжение. Спустя неделю, Кузьма Иванович, возвращавшийся домой, нашел на земле бумажник, в котором лежали шесть сторублевых кредитных билетов. Так Провидение наградило его за порядочность. Бумажник этот, передававшийся из поколения в поколение как семейная реликвия, пропал в лихое революционное время, осталось только предание.

— А все-таки? — настаивала на своем мама.

— Часто бывает так, что аукнется один раз, а откликается — несколько, потому я и спросил.

— Ну это явно не тот случай, — сказал отец. — Аукнулось, откликнулось и забылось.

Три дня Саша провел дома, а затем на неделю уехал с Аленой в ее «родовое имение». «Имение» — деревянный прадедовский дом, покосившийся, но вполне еще крепкий, находилось в далеком селе Троицкое-Бачурино, расположенного в очень живописном месте между трех речек с волшебными названиями Снежедь, Зуша и Сальница. Можно сказать, что попробовал семейную жизнь «на зубок», причем — в ее патриархальном варианте. Готовили в печи, пили воду из колодца, спали на подушках из сушеных трав, топили баню, а Саша даже плавал в Зуше. Вода была холодной, побуждающей активно шевелиться.

— Еще бы и мобильник здесь не брал! — помечтала Алена.

— Тогда бы ты сюда не приезжала бы, — возразил Саша.

Журналистам, как и врачам, положено всегда быть на связи. Мало ли что? Вдруг в Тулу приедет Пол Маккартни, а взять интервью будет некому… Про Маккартни было шуткой из рабочего арсенала Алены.

Алене Саша по секрету (чтобы ненароком не узнали бы родители) рассказал о своих проделках. Алена восхитилась — ну какой же ты у меня молодец! — и пожалела, что из этого нельзя «выжать материал».

— Всему свое время, — попытался утешить подругу Саша. — Будет и тебе материал…

— Какой? — сразу же вскинулась Алена.

— Не знаю какой, но будет, — уклончиво ответил Саша.

Кое-какие мысли по этому поводу в голове вертелись, но оглашать их было пока еще рано. Из намерений и задумок материала не выжать.

Промежутки между майскими праздниками на кафедре были объявлены нерабочими (дорогим наставникам хотелось отдыхать без перерывов). Учебную нагрузку, выпавшую на эти дни, разбросали еще по апрелю. Но Саша предусмотрительно запасся справкой, согласно которой он с третьего по восьмое мая болел острым респираторным заболеванием. Предосторожность оказалась не лишней. Десятого мая Сашу вызвала к себе Страшила и начала отчитывать его за пропуски. Оказывается (и когда она успела это придумать?), отдыхать в официальные рабочие дни могли не все ординаторы. «Первогодкам» отдых не полагался, потому что их учебные часы никуда не переносились.

Иначе, как бредом сивой кобылы (Сторошкевич как раз покрасила свои волосы в пепельный цвет) назвать это было нельзя.

— А кто-нибудь из ординаторов первого года был в эти дни в больнице? — поинтересовался Саша.

— А вы не глядите на других! — завелась Страшила. — Другие вам не указ! Ординаторам, которые идут впереди учебного процесса, кафедра может сделать определенные поблажки…

Идут впереди учебного процесса? Каким, интересно, образом? И как вообще можно идти впереди того, что напоминает бег ученой белки в колесе. Саша прямо сейчас мог пойти и сдать итоговые экзамены следующего года, если бы ему это разрешили.

— А вот тем, кто хамит сотрудникам кафедры и угрожает им физической расправой, мы никаких поблажек делать не собираемся!

— Кому и когда я угрожал физической расправой? — опешил Саша.

Единственным случаем было «Убью тебя, гад этакий!», сказанное в шутку Кириллу, завязавшему узлами рукава Сашиного халата. Но из такой мухи раздуть «слона» невозможно.

— Инне Юрьевне! — сверкнула глазами Страшила. — Она написала докладную на имя заведующего, в которой говорится, что вы ей хамили и угрожали расправой! А докладная — это документ!

— Докладная — это всего лишь бумажка, а не доказательство, — поправил Саша. — У Кармановой есть запись нашего разговора или свидетели? Голые слова — это голые слова. Я тоже могу сказать, что вы принуждали меня вступить с вами в половую связь, а когда я отказался, начали мне угрожать.

— Может Инна Юрьевна тоже вас принуждала? — испытующе прищурилась Страшила.

— Ей не пришлось бы принуждать, — по-хамски ответил Саша, сделав ударение на первом слове. — А что касается пропущенных дней, то у меня есть справка из поликлиники. Болел я, Алла Никитична. Острым респираторным заболеванием. Можете навести справки в десятой поликлинике города Тулы, врач Гайдамака.

Справка была липовой только по сути, а формально ее провели через все положенные инстанции и все, как положено, зарегистрировали в амбулаторной карте. Врач приходила к Саше на дом по вызову, потом он сдал в поликлинике анализы, а на следующий день пришел на прием ко врачу и закрыл справку. Хоть в амбулаторную карту загляни, хоть в лабораторный журнал, хоть в компьютерную базу… В принципе, Саша допускал, что Страшила вполне может отправить от имени кафедры запрос в Тулу.

Для того, чтобы переварить оскорбительное «ей не пришлось бы принуждать», Страшиле понадобилось некоторое время. Саша воспользовался возникшей паузой для того, чтобы завершить разговор.

— Если вы больше ничего не хотите мне сказать, то я пойду, — произнес он, вставая. — На обход пора.

Доцент Сторошкевич смерила Сашу ненавидящим взглядом, словно прикидывая, как ей с ним поступить, но задерживать не стала.

«Надо бы каким-то образом и от нее с Кармановой избавиться, чтобы второй год ординатуры был спокойнее первого», подумал Саша, выходя из доцентского кабинета.

На ловца, как известно, и зверь бежит, только не всегда сразу.

Двумя днями позже Саша увидел в вестибюле терапевтического корпуса Нарендру, который в последних числах апреля улетел домой на свадьбу какого-то родственника, не то троюродного брата, не то внучатого племянника. Когда Нарендра начинал говорить о своей родне, у Саши голова шла кругом, так ее было много.