Они нас чувствуют.., или что-то такое. Господи, дай намуехать отсюда. Пожалуйста, дай…

Таксист увидел просвет между машинами и юркнул туда. Секундуспустя они уже быстро катили дальше по Эшер-авеню. Зуд в глубине глаз Боббиослабел, черные нити исчезли с его внутреннего поля зрения, и он увидел, чтоголая девушка вовсе не Кэрол (во всяком случае, теперь) и даже не Брижит Бардо,а всего лишь девушка с календаря в “Угловой Лузе”, раздетая донага воображениемБобби. Музыка ее радио исчезла. Запах мыла и духов исчез. Жизнь в ней угасла.Она была просто.., ну, просто…

— Она просто картина, нарисованная на стене, — сказал Бобби.Он сел прямо.

— Ты чего сказал, малыш? — спросил таксист и выключил радио.Игра кончилась. Мел Аллен рекламировал сигареты.

— Да ничего, — ответил Бобби.

— Задремал вроде, а? Медленная езда, жаркий день,.. А твойприятель вроде бы в отключке.

— Нет, — сказал Тед, выпрямляясь. — Доктор тут как тут. — Онпотянулся, в спине у него что-то щелкнуло, и он поморщился. — Но я правдавздремнул немножко. — Он оглянулся на заднее стекло, однако “Гриль УильямаПенна” уже скрылся из виду. — Полагаю, выиграли “Янки”?

— Разделали чертовых индейцев под орех, — сказал таксист изасмеялся. — Не понимаю, как это вы сумели заснуть, когда играли “Янки”!

Они свернули на Броуд-стрит, и две минуты спустя таксиостановилось перед № 149. Бобби посмотрел на дом, словно ожидая увидеть, что онвыкрашен в другой цвет или стал выше на этаж. У него было ощущение, что онотсутствовал десять лет. Да так вроде бы и было — он же видел Кэрол Герберсовсем взрослой?

"Я женюсь на ней”, — решил Бобби, вылезая из такси. НаКолония-стрит пес миссис О'Хары все лаял и лаял, словно ставя крест на этой ина всех человеческих надеждах: руф-руф, руф-руф-руф.

Тед нагнулся к водительскому окошку, держа в руке бумажник.Он вытащил две бумажки по доллару, подумал и добавил третью.

— Сдачу оставьте себе.

— Вы джентльмен что надо, — сказал таксист.

— Он — во! — поправил Бобби и ухмыльнулся, когда таксиотъехало.

— Пойдем в дом, — сказал Тед, — мне опасно оставаться наулице.

Они поднялись на крыльцо, и Бобби открыл дверь в вестибюльсвоим ключом. Он все время думал о жутком зуде позади его глаз и о черныхнитях. Нити были особенно страшными, будто он должен был вот-вот ослепнуть.

— Они нас видели, Тед? Или ощутили? Или как?

— Ты знаешь, что да.., но не думаю, что они определили, какблизко мы были от них. — Когда они вошли в квартиру Гарфилдов, Тед снял темныеочки и положил их в карман рубашки. — Ты, значит, хорошо замаскировался. Фу-у!Ну и жарища тут!

— А почему вы думаете, что они не знали, как близко мы былиот них?

Тед, уже начавший открывать окно, пристально поглядел наБобби через плечо.

— Если бы они знали, эта лиловая машина подъехала бы сюдатогда же, когда и мы.

— Это была не машина, — сказал Бобби, начиная открыватьдругое окно. Толку от этого оказалось мало. Воздух, который влился в окна, вяловсколыхнув занавески, был почти таким же жарким, как воздух, весь дань запертыйвнутри квартиры. — Не знаю, что это было, но оно только с виду выглядело, какмашина. А то, как я почувствовал ИХ… — Бобби вздрогнул, несмотря на жару.

Тед достал свой вентилятор, прошел к окну у полки сбезделушками Лиз и поставил его на подоконник.

— Они маскируются, как могут, но мы все равно их ощущаем,Даже люди, которые понятия о них не имеют, часто ощущают их. Капельки того, чтоскрыто под камуфляжем, просачиваются наружу, а то, что под ним, — невообразимоуродливо. Надеюсь, тебе не придется узнать, насколько невообразимо.

И Бобби надеялся.

— Откуда они, Тед?

— Из темного места.

Тед встал на колени, вставил вилку вентилятора в штепсель ивключил его. Воздух, который он погнал в комнату, был чуть прохладнее, но нетаким прохладным, как в “Угловой Лузе” и “Критерионе”.

— А оно в другом мире, как в “Кольцах вокруг Солнца”? Ведьтак?

Тед все еще стоял на коленях рядом со штепселем. Он словномолился. Бобби он показался совсем измученным — почти до смерти. Как же онскроется от низких людей? Да он и до “Любой бакалеи” не дойдет, неспоткнувшись.

— Да, — сказал он наконец. — Они из другого мира. Из иного“где” и иного “когда”. Вот все, что я могу тебе сказать. Знать больше тебеопасно.

Но Бобби не мог не задать еще один вопрос:

— А они из одного из этих, ну, других миров? Тед поглядел нанего очень серьезно.

— Вот я из Тинека?

Бобби уставился на него, потом засмеялся. Тед, еще невставший с колен, засмеялся вместе с ним.

— О чем ты думал в такси, Бобби? — спросил Тед, когда онинаконец отсмеялись. — Куда ты делся, когда возникла опасность? — Он помолчал. —Что ты увидел?

Бобби подумал о Кэрол в двадцать лет с ногтями на ногах,покрытыми розовым лаком, о Кэрол, голой, с полотенцем у ног, среди колышущихсяоблаков пара. ТОЛЬКО ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ, ПРЕДЪЯВЛЯТЬ ВОДИТЕЛЬСКИЕ ПРАВА, НИКАКИХИСКЛЮЧЕНИЙ.

— Я не могу сказать, — ответил он наконец. — Потому что..,ну…

— Потому что есть что-то только для себя. Я понимаю. — Тедподнялся на ноги. Бобби было хотел ему помочь, но Тед махнул ему “не надо”. —Может быть, ты хочешь пойти поиграть, — сказал он. — Попозже — скажем, околошести — я надену мои темные очки, мы пройдемся по кварталу и перекусим в“Колонии”.

— Но только не фасолью!

Уголки рта Теда дрогнули в блеклой улыбке.

— Никакой фасоли, фасоль verboten <Запрещена (нем.).>.В десять я позвоню моему другу Лену и узнаю, как кончился матч, э?

— Низкие люди.., они теперь будут искать и меня?

— Если бы я так думал, я не выпустил бы тебя из дома, —ответил Тед с некоторым удивлением. — Тебе ничего не грозит, и я позабочусь,чтобы так было и дальше. А теперь иди. Поиграй, а мне надо кое-чем заняться.Только к шести вернись, а то я буду беспокоиться.

— Ладно.

Бобби пошел к себе, и бросил четыре монеты, которые захватилс собой в Бриджпорт, назад в банку “Велофонда”. Он оглядел комнату, видя всепо-другому: ковбойское покрывало на кровати, фото его матери на одной стене ифото с автографом Клейтона Мура в маске (полученное за талоны из коробок скукурузными хлопьями) — на другой, роликовые коньки в углу (один с лопнувшимремешком), стол у стены. Комната теперь выглядела маленькой — не тем местом,куда возвращаются, а тем местом, откуда уходят. Он понял, что вырастает досвоей оранжевой библиотечной карточки, и какой-то горький голос внутри неговосстал против этого. Закричал: нет, нет, нет!