И лишь спустя сорок минут, когда Маргариту отпоили валерьянкой и заверили, что никто ее расстреливать не собирается, а на балконе нет никаких десантников, пенсионерка чуточку успокоилась.

– К чему этот маскарад? – шептала она, глядя на понурую Розалию. – Разве я преступница какая? У меня совесть чиста.

– Но Соня…

– Что Соня? Она нашла меня несколько лет назад. Думала, что, соединив воедино четыре части плана, мы станем сказочно богаты. Наивная. Пришлось ее осадить, заявив, что клад давным-давно был найден. На него наткнулись еще в семьдесят четвертом году. И наши части плана – увы – теперь выеденного яйца не стоят. Вот так-то.

– А откуда вам известно, что клад нашли? – у свекрови загорелись глаза.

– Известно, – хмыкнула Маргарита. – Отец рассказал.

– А он откуда узнал?

– В газете прочитал. Тогда еще дед мой жив был. Старик подтвердил, что это тот самый клад, к которому он имел непосредственное отношение. Дедуля мой был одним из той четверки. Он часто пересказывал события той кошмарной ночи…

* * *

История началась в далеком тысяча девятьсот десятом году.

Местом, где стремительно разворачивались события роковой ночи, была усадьба помещика Андрея Багротовского.

Багротовский был женат, и его супруга Мария вот-вот должна была произвести на свет наследника. Все бы ничего, если бы не одно обстоятельство: у Андрея Еремеевича имелся родной брат Тимофей, с которым он находился в довольно-таки прохладных отношениях.

И с приближением срока появления на свет ребенка помещик становился мрачнее тучи. Мужика грызла одна мысль: он считал, что его горячо любимая жена изменила ему с Тимофеем и теперь носит под сердцем чужого отпрыска.

С какой стати Багротовского стали посещать подобного рода мысли, был ли повод для сомнений или же у него просто разыгралось воображение, к сожалению, неизвестно. Сначала он старался скрыть от Марии негативные эмоции, но со временем раздражался все больше, и в один далеко не прекрасный день выложил супруге все, что о ней думал.

Разразился скандал. Жена молила выбросить черные мысли из головы, рыдая, твердила, что отец он, и никто другой. Она доказывала мужу, что терпеть не может Тимофея, но тот все истолковывал по-своему.

– Ты мне с ним изменила, а теперь маскируешься, утверждая, что якобы его ненавидишь.

Мария клялась, доказывала, умоляла.

Помещик успокаивался, но через какое-то время в его душе с новой силой поднималась волна сомнений и злобы, которая позже и послужила главной причиной случившегося.

Управляющим у Багротовского работал Демьян Нахимов, высокий крепкий мужик с волевым подбородком и слегка косыми глазами. По натуре он был жестким, но справедливым человеком. Единственное, что могло вывести его из себя, – это ложь, которую он органически не переносил.

Афанасий – маленький, крепкий мужик – трудился в усадьбе плотником.

Степан Перин работал доктором.

Егорка, девятнадцатилетний необразованный парнишка худощавого телосложения, был конюхом.

На первый взгляд может показаться, что эту четверку ничего общего связывать не могло, но на деле все вышло с точностью до наоборот.

В полночь к Демьяну прибежала испуганная кухарка и со слезами на глазах закричала:

– Марии Александровне плохо! Она, бедняжка, мечется по дому, видать, рожать будет. Нужен доктор, а Андрея Еремеевича нет в усадьбе.

Демьян послал Егорку в соседнюю деревню за Степаном Периным.

Когда Перин и Демьян зашли в дом, они увидели лежащую без чувств жену Багротовского.

Рядом причитала кухарка.

Подхватив Марию на руки, Перин понес женщину в ее покои, распорядившись принести таз с водой и чистые полотенца. Каково же было его удивление, когда в комнате на полу он увидел мертвого помещика.

Багротовский лежал лицом вниз в луже крови, рядом валялся тяжелый подсвечник.

Мария начала потихоньку приходить в себя. Открыв глаза и увидев Перина, она разрыдалась.

– Что произошло? – вопрошал врач.

– Он… он… – она кивала в сторону бездыханного тела супруга, не в силах побороть нервную дрожь.

– Вы его убили?

– Я не хотела… Он начал кричать, потом ударил меня в живот, говорил, что ребенок не его. Я схватила подсвечник и ударила Андрея по голове.

Через час, родив мальчика, Мария вопрошала:

– Почему он молчит, почему не плачет?

– Мария Александровна, – выдохнул доктор. – Ваш сын родился мертвым.

Словно заранее предчувствуя предстоящую трагедию, Мария тихо заплакала.

– Это он убил сына! Он! Будь он проклят! – Она сжала кулаки и разрыдалась в голос.

А потом Мария попросила врача позвать в ее покои управляющего, конюха и плотника.

Через какое-то время на пороге показались мужчины. Егорка несмело переминался с ноги на ногу, Афанасий был взбудоражен, а на лице управляющего выступили капельки пота.

Женщина полуоткрыла воспаленные глаза и прошептала:

– А теперь слушайте, вам придется выполнить мою просьбу… мою последнюю просьбу на этом свете. Слушайте внимательно и сделайте все в точности, как я скажу.

– Мы готовы выполнить любое ваше распоряжение, – промямлил Егор.

– Завтра утром в усадьбу приедет Тимофей Еремеевич, к тому моменту все должно быть кончено.

– Что кончено?

– Я его ненавижу, ненавижу! Именно из-за него муж терзал меня последние месяцы, и именно он виновен во всех тех несчастьях, которые произошли за последние несколько часов. Я хочу, чтобы он горько пожалел… Демьян! – Она взяла руку Нахимова. – Скажи всем, пусть немедленно покинут дом, я хочу, чтобы в усадьбе остались только вы. Потом соберите все иконы и сложите их в сундук.

– Для чего?

– Тихо, мне трудно говорить… – Багротовская тяжело дышала, было заметно, что слова даются ей с большим трудом. – Когда иконы будут в сундуке, вы вчетвером спуститесь в подвал. Там лежат слитки золота, их тоже уложите в сундук… в другой сундук.

Егорка поежился, Афанасий перекрестился.

– Вынесите эти сундуки на улицу и… подожгите дом. Делайте, как говорю, сожгите дом и меня. Не беспокойтесь, к тому моменту я буду уже мертва. – Она замолчала.

Но после недолгой паузы губы Багротовской вновь зашевелились:

– Прошу вас, выполните все, что я сказала. Обещайте мне, обещайте! – Она с мольбой в полуживых глазах смотрела на мужчин.

Постепенно все медленно закивали.

– Я знала, вы согласитесь. Это хорошо, это очень хорошо, теперь мне стало намного легче.