– Почему бы ему считать свои чувства омерзительными? Что с ними не так?

– Любовь для него – привязанность, а женщины – существа, неспособные на верность. Это сложно… Не бери в голову.

– Значит, не винишь его? – осторожно поинтересовалась Василиса и вгляделась в васильковые глаза, которые сверкали влажным блеском.

– О, разве я могу? – вопрос был больше риторическим, поэтому Василиса лишь усмехнулась. – Его чувства мне важнее собственных. Если ему и правда так плохо рядом со мной. Если с пустой Авериной он чувствует себя лучше, свободнее, то я готова отступить. Просто я устала… Мне хочется уйти… Раньше я делала все, чтобы привлечь его внимание, а теперь даже не могу смотреть на него без сожаления и зазрения совести.

[Конец воспоминаний]

– На следующий день я пошла к Игорю и хотела поговорить с ним, поскольку состояние Сони меня беспокоило, – Василиса горько усмехнулась и досадно покачала головой. – Но твой друг не умеет общаться. Кричит, защищается и распускает руки. Он слишком эгоцентричен. Зациклен на себе и своих ощущениях. Я не знаю, что он чувствовал или чувствует к Соне даже сейчас, но что бы это ни было… Для нее все было серьезно. У нее точно не было никого помимо Игоря. Я уверена. – Василиса безразлично пожала плечами. – Я не все рассказывала Богдану и Полине. О себе я могу говорить все что угодно, но это вроде как был не мой секрет.

Горский слушал внимательно и не перебивал. Не все услышанное являлось чем-то новым для него. В отличие от Василисы он не мог знать наверняка, что чувствовала Соня к Игорю. Однако даже для такого, как Горский, последняя запись в ее дневнике была настолько очевидной, что игнорировать написанное было просто кощунством. Да и Игорь был открыт в тот день, рассказал все, что произошло между ним и Василевской, с того самого первого дня их знакомства, заканчивая днем, когда он в последний раз видел ее. Конечно, многое Святославу было непонятно, в особенности то, почему Игорь все же расстался с Василевской.

– Мне не нравится Игорь, но без Сони это все словно утратило какой-то смысл, понимаешь? Не думаю, что он мог бы ее убить. У него не было на то весомых причин. Кроме того, я все же надеюсь, что она была ему небезразлична. – Услышав урчание в животе, Василиса на мгновение замолчала и смущенно отвела взгляд в сторону, машинально накрыв ладонью живот. – Короче, пусть твой Игорь живет спокойно. Мне уже все равно.

– Справедливо, – резонно заметил Горский и потянулся к своему пиджаку, погрузил руку во внутренний карман.

– Еще бы. Он же твой друг, – усмехнулась Василиса. – На самом деле, до того, как я узнала, что Соню убили, думала, что она покончила с собой. Поэтому я винила Игоря за его беспечность и, как мне казалось тогда, жестокость. И тебя тоже. За то, что не вмешался и не вразумил его.

– Так, значит, следователю о конфликте рассказали Богдан или Полина? – словно невзначай спросил Горский, игнорируя последнюю реплику Василисы, которая вызвала неприятную тяжесть в груди.

Василиса хотела ответить, но замешкалась, когда заметила, что Горский вытащил из кармана небольшой прямоугольный брикет в белой упаковке с черной окантовкой. Он положил его на мягкую обивку дивана и пододвинул к Колычевой.

– Я… – Василиса нервно прочистила горло, до упаковки дотрагиваться не стала. – Я не думаю, что это был кто-то из них. Наши разговоры были не для чужих ушей.

Святослав заметил, что Василиса не спешила принять его жест или вовсе не желала. Он коротко вздохнул, с некой досадой подхватил брикет и сорвал половину упаковки.

– Значит, ты им доверяешь? – Горский протянул Василисе шоколадную плитку, осторожно держа за покрытую упаковкой часть. – Съешь, – сухо проговорил он. – Конечно, полноценной едой это не назовешь, но шоколад содержит сахар и жиры и может дать ощущение сытости.

– Я не голодна, – выдавила Василиса и почувствовала болезненный спазм, отчего слегка сморщила нос. – Я доверяю им. Мы знакомы всего полгода, но они хорошие люди. Я уверена.

– Хорошо, тогда придется выбросить, раз распаковал, – без колебаний согласился Горский и собирался убрать руку с шоколадом. Однако Василиса успела сомкнуть пальцы на его запястье.

Некоторое время они обменивались взглядами: Горский – холодным, но слегка заинтересованным, а Василиса – сомнительным, с тенью раздражения. Такое простое прикосновение нещадно жгло пальцы, вызывало желание разомкнуть их и в то же время сцепить сильнее. Поджав губы и тихо вздохнув, Василиса выудила свободной рукой из тонких бледных пальцев плитку бельгийского шоколада и мгновенно отпустила запястье Горского.

Колычева очень любила сладкое – ее маленькая постыдная слабость, перед которой она не могла устоять. Отчим нередко прибегал к этому запретному приему в желании замолить свой гнусный грех, совершая его раз за разом. Василиса поднесла плитку к носу, сделала глубокий вдох и прикрыла глаза – пахло карамелью и фруктами. Она тихо усмехнулась и, не мелочась, откусила аккурат половину, довольно зажмурилась.

– Значит, Вишневский достаточно осведомлен о тебе? – поинтересовался Горский и заметил на уголке чужих губ остатки темного подтаявшего шоколада.

– М-м-м, – согласно промычала Василиса, жуя и кивая головой.

Послышалось тихое шуршание одежды. Василиса застыла в оцепенении, когда теплая ладонь накрыла ее подбородок и коснулась тонкими пальцами щеки. Шершавая подушечка в нежном скольжении обвела кромку верхней губы, спустилась ниже и собрала остатки подтаявшего шоколада. Мимолетно брошенное «испачкалась» из уст Горского, пронизанное низким бархатным голосом, коснулось ушей Василисы, словно сквозь плотную пелену, и заставило затаить дыхание. Завороженная, она наблюдала, как Святослав нарочито медленно поднес большой палец к своим губам. Юркий язык скользнул по коже, слизывая остатки шоколада, и скрылся за губами, когда те коснулись пальца.

Столь откровенный жест выбил из-под ног Василисы твердую почву, разрушил годами выстроенные вокруг нее стены из моральных принципов, страхов и душевной боли. Она выжидающе смотрела на Святослава, не в силах отвести взгляд, словно чувствовала, что этот момент стал поворотным для нее. Для них обоих.

Но Горский даже бровью не повел – его лицо все так же не выражало каких-либо явных эмоций, будто он сделал что-то обыденное, непринужденное и ничего не значащее.

«Это точно ничего не значит», – убедила себя Василиса, шумно сглотнула и поспешно спрятала зардевшие щеки.

Время на циферблате – без четверти четыре. Горский лежал на диване и крепко спал в обнимку с подушкой. Василиса не могла уснуть. Она сидела на полу, прислонившись спиной к дивану, и слушала ровное глубокое дыхание. Дневник в кожаном переплете, лежавший около