первый ряд. «Все ближе и ближе к сцене», — подумал Степанов. В середине партера он уже сидел раньше. А теперь мог видеть все происходящее на сцене, а также правительственную ложу. Зато весь зал оказался за его спиной.

В правительственной ложе расположился Сафьянов. Казалось, он внимательно слушал музыку и пение. Премьер весело улыбался, хотя Степанов не замечал никаких поводов для веселья. Окружение премьера оживленно комментировало происходящее на сцене. Кажется, они смеялись над Величаевой. Ей много аплодировали, но Сафьянов лишь раза два лениво хлопнул в ладоши. Над Молочковой, кажется, тоже вдоволь посмеялись, хотя следователь опять же не замечал ничего смешного. Но Сафьянов что-то проговорил, и все в ложе покатились со смеху. Поведение Сафьянова и его окружения можно было бы счесть неприличным, если бы расположение ложи и боковой занавес не скрывали их от большинства зрителей, а музыка не заглушала бы слова. Сафьянову принесли блюдо с пирожными. Он предложил попробовать одному из охранников. Тот неловко отломил кусочек эклера. То и дело звонил мобильник премьера, и тому приходилось выходить из ложи, потому что слышимость была неважная.

Степанов заметил, что клакеры особенно усердствуют, когда появляется Молочкова, остальным исполнителям доставалось куда меньше хлопков и криков «браво!». Амалия и Овчинников сидели прямые, напряженные, будто аршин проглотили. Степанов вдруг подумал, что и эта пара совсем не разбирается в классической музыке. Кажется, реакция собравшихся в ложе интересовала Овчинникова и его подругу куда больше, чем спектакль.

Во время третьего действия в правительственную ложу вошли Царедворский и новый директор Смирнов. Степанов припомнил, что в вечер покушения на Томскую директор тоже вошел в ложу. Да, да, кажется, так и было. Только тогда директором был Скромный.

Величаева запела. И внезапно Степанов резко вздрогнул. Ближе к заднику стояла женщина в костюме Снегурочки, таком же, как у Величаевой. Он не понял, что такого странного в ее лице. Кажется, оно было закрыто маской. Или нет? Ее глаза лихорадочно окидывали зал. На кого же она смотрела? На Степанова? На Овчинникова? В ложу? Но вот она, кажется, нашла взглядом того, кого так старательно искала, и теперь не сводила с него глаз.

Степанов невольно обернулся. Он хотел увидеть человека, который стал объектом пристального внимания второй Снегурочки. Но и саму ее нельзя было упускать из виду. Степанов полагал, что заметит в зале Грубера, Книгина или Юпитера, но их не было. Значит, вторая Снегурочка искала взглядом не кого-то из них. Но надо было внимательно следить за ней. Вот она чуть выдвинулась вперед. Она хочет, чтобы ее заметили? Артисты пели спиной к ней, публика сосредоточилась на солистах. Кто же мог разглядывать задник? Только такой профан в оперном искусстве, как Степанов. Чего же эта ряженая добивалась?

Приближался финал спектакля. Снегурочка должна была войти в костер и раствориться в искусственном пламени. Музыка была прекрасна. Она, казалось, пела о людской несправедливости, о несовершенстве мира. Зал замер. Величаева приближалась к костру. Степанов не сводил глаз со второй Снегурочки, которая сверлила Величаеву ненавидящим взглядом. Вдруг он заметил, что и Сафьянов уставился на «привидение». Степанов встал и, пригнувшись, направился к выходу. Овчинников и Амалия посмотрели на него с недоумением и тут вдруг тоже заметили вторую Снегурочку. Если она хотела, чтобы ее увидели именно те зрители, которые прямо или косвенно были связаны со всеми несчастьями и переменами, обрушившимися на Большой театр, то ей это удалось. Теперь вторую Снегурочку видели уже многие, но никто не мог понять, что сие явление может означать.

В дверях Степанов налетел на администраторшу.

— Где ход под сцену? — зашипел он.

— Да зачем вам?

Следователь показал ей свое удостоверение. Администраторша побежала с ним к ведущему спектакля. Они поднялись в бельэтаж, где находилась радиорубка. Перед пультом сидели хмурые бородачи. Одному из них ведущий приказал проводить следователя.

Музыка еще звучала. «Еще успею», — лихорадочно думал Степанов. В коридоре толпились охранники Сафьянова. Шеф послал их отыскать вторую Снегурочку, но, похоже, они не знали, что делать, и потому охотно присоединились к Степанову. Шествие замыкали любопытные администраторши.

Открылась крохотная дверца в полу. Помещение под сценой было очень низким, здесь трудно было выпрямиться. Степанов сильно пригнулся, чтобы не удариться головой. На проводе гирляндой болтались лампочки. Световой тоннель вел прямиком к костру, бросавшему вниз, на пол, неровное светлое пятно.

Прогремели ударные. Сверху на ступеньке показалась нога в театральной обуви. Это была Величаева. Степанов и один из телохранителей Сафьянова подхватили ее под руки. Она вскрикнула от неожиданности:

— Что это? В чем дело?

А наверху уже обрисовывалась фигура другой Снегурочки.

Степанов замешкался, не зная, что же предпринять, остаться с Величаевой или погнаться за «призраком». Вдруг погас свет. Но теперь охранники проявили благоразумие и стрелять не стали. Величаева не пострадала, и никто не пострадал. Но вторая Снегурочка исчезла.

Сцена двадцать девятая

Весна вступала в свои права. По ночам Степанову не спалось. Он вертелся с боку на бок, считал до тысячи — ничего не помогало. В ту ночь его разбудил подкравшийся потихоньку пекинес. С трудом заснувший Степанов открыл глаза. Кажется, за окном шел дождь. Потом завыла автомобильная сигнализация. К ней присоединилась еще одна и еще. Конечно, вряд ли угонщики стали бы покушаться на машину Степанова. Это ведь не какая-то иномарка. И все-таки. Береженого бог бережет. Степанов не мог понять, заработала ли сигнализация, установленная в его машине. Ее звуки вполне могли затеряться среди гудения и пения сигнальных устройств, установленных на других автомобилях. Степанов не хотел будить Машу и потому на цыпочках прошел на кухню и там высунулся в окно. На макушку капнуло дождем. Степанов пригляделся и увидел рядом со своей машиной фигуру... Снегурочки. На ней был тот самый нарядный светлый костюм, в котором Снегурочка в последнем действии бросается в костер. Женщина в оперном одеянии расхаживала возле машины Степанова явно с агрессивными намерениями. Она что есть силы пинала колеса, а потом, сняв туфлю, застучала по ветровому стеклу.

Степанов вернулся в спальню и быстро, наспех оделся, натянул тренировочные штаны, надел рубашку, в коридоре накинул куртку и обулся в кроссовки. Он закинул на шею ремень кобуры, запахнул полой куртки табельный пистолет и, не дожидаясь лифта, помчался вниз, прыгая через две ступеньки.

Сильный дождь тотчас вымочил его до нитки. Степанов машинально поднял воротник куртки. За шумом дождя женщина не расслышала его шагов. Он подскочил к ней и крепко обхватил со спины. Она дернулась, пытаясь сопротивляться,