Галина с трудом вытащила из-под одеяла руку. Окольцованная птица. И про каждую царапинку на обручальном кольце можно рассказать целую историю. Вот впадинка — прищемила в ванной комнате в «Ритце», когда пригласили в Центр Помпиду. А вот совсем тонкая прерывистая линия — отбивалась в Неаполе, хотели ее увезти к какому-то мафиозному боссу. А вот это — муж ударил. И все-таки они связаны, даже после развода. Ведь он навсегда остался ее единственным законным. Все остальные были только любовниками. Но главным всегда была карьера, карьера примадонны. Кольцо, которое никак не снималось, — знак единственного на всю жизнь брака.

Она снова вспомнила, как Сафьянов хлопал Молочковой. Тогда ей хотелось бежать, спрятаться от людей. А тут мальчишка, Антон, сын. Ссора, раздражение. Странные звуки. Он ударил ее? Или выстрелил? И — тьма. Ее куда-то несли, везли.

И вот она здесь, в этой палате. Нет сил пошевелиться. Она не может говорить. Что с ней случилось? И неужели это навсегда? В палату входили врачи, медсестры, входили и выходили. Капельница, еще какие-то медицинские приборы. В палату заглядывают еще какие-то люди, но это уже явно не врачи. Ей кажется, она ощущает знакомый запах. Это запах ее песика, Чумарика, исходящий от одежды одного из парнишек, которые бестолково ходят по палате. Потом они зачем-то меняют кровати. Колесики скрипят по полу. Галина все видит. Соседка ее тоже, наверно, все видит. Но они ничего не могут сказать, не могут произнести ни слова. Тяжелые, неповоротливые тела не повинуются им. Галина так и не поняла, что глупая мальчишеская шутка внезапно сделала ее другим чело- веком.

А потом она и соседка снова остались одни в палате. Галина смотрела в зеркало, где отражалось лицо соседки. Томская давно заметила, что губы женщины живо реагируют на окружающее. Женщина то морщила губы, то надувала, то вдруг на ее неподвижном лице появлялось подобие улыбки. Если бы Галина Николаевна могла увидеть себя со стороны, то есть если бы она захотела внимательно понаблюдать за собой, то заметила бы точно такие же движения. Но сейчас ей почему-то было неинтересно смотреть на свое лицо, гораздо интереснее наблюдать за другим человеком. И вдруг лицо соседки замерло, как будто окаменело. Только усики над верхней губой шевелились едва приметно. Ага, значит, это шевеление вовсе не зависело от того, жива или мертва женщина. Палату заполнили люди, медсестры, санитары. Вскоре кровать опустела. Галина осталась одна в палате. Ей было тоскливо. Коситься на себя в зеркало не хотелось, ведь там отражалось ужасное забинтованное лицо. Она сознавала, что ее лицо, конечно же, чудовищно изуродовано. Было ясно, что на сцене ей уже больше не бывать.

По утрам бывал обход. Толстый профессор показывал студентам рентгеновские снимки и что-то объяснял. Она догадалась, что не может говорить вследствие травмы головного мозга. Постепенно ею овладевало страстное желание отомстить тому, кто сделал ее калекой. Месть — вот единственное, что ей остается в этой жизни. Она пыталась вспомнить, что же все-таки произошло в тот роковой вечер. Сын? Нет, на Антона она не держала зла. Он всего лишь хотел ее попугать, чтобы получить наконец деньги. Нет, это не Антон искалечил ее.

Она удивлялась тому, что никто ее не навещал. Ни сын, ни сослуживцы, ни тетка. Еще возможно было понять, почему не приходит Мих-Мих. Зачем ему искалеченная любовница? Но родные! Почему они бросили ее? И сослуживцы. Должны же они хоть раз заглянуть, хотя бы из приличия. Но никто не появлялся. В конце концов она связала отсутствие посетителей с тем самым передвижением кроватей. Да, ее нарочно спрятали. Так она полагала. Но она, назло им всем, выздоровеет и отомстит. В палате она по-прежнему лежала одна. Новой соседки не появилось. Потом профессор сделал новые распоряжения.

Санитарки стали понемногу приподымать ее, теперь она уже могла сидеть, опершись на подушки. Потом ее поставили на ноги. А спустя какое-то время она уже гуляла по коридору, поддерживаемая с обеих сторон. А еще через две недели сердитый профессор громко заявил, что пора выписывать больную. Палата, оснащенная дорогой аппаратурой, нужна была для кого-то другого.

Галине не хотелось уходить из больницы. Она родилась и выросла в Москве, жизнь вне Садового кольца пугала ее. А тут профессор объявил, что эту больную надо перевести в реабилитационный центр в Бирюлево. Это самое Бирюлево представлялось ей чуть ли не окраиной мира. Никогда она в этом Бирюлеве не была. Но что же будет дальше? Сначала ее увезут в Бирюлево, потом еще дальше в Подмосковье, а потом куда? В Сибирь? Нет, она должна все сказать врачам. Она должна объяснить им, что она — ни кто иная, как знаменитая певица Томская. Она снова попыталась заговорить. Нет, ничего не получалось. Тогда она знаками попросила у санитарки бумагу и карандаш. К счастью, санитарка оказалась доброй женщиной и принесла блокнот и карандаш. Галина написала, кем она является на самом деле, и отдала вырванный из блокнота листок санитарке. На лице женщины отразилось удивление. Галина ожидала, что теперь отношение к ней изменится коренным образом. И действительно, в палату явились двое знакомцев в белых халатах. Ее немного смутили их насмешливые улыбки. Они задавали ей вопросы, она честно писала на листках ответы. Потом незнакомцы ушли, а ее перевели на первый этаж и сделали болезненный укол. Она заснула, а проснулась уже в машине. Из разговора сопровождавших ее санитаров она поняла, что ее сочли сумасшедшей и все равно везут в Бирюлево.

На новом месте ей стали делать новые уколы и давать таблетки перед едой. Врач-женщина то и дело спрашивала, куда она поедет после выписки. Галина писала на листках, что ей есть где жить. Но она даже не знала в точности, как ее зовут.

Потом она уже гуляла самостоятельно. Территория больницы охранялась плохо. Психически больные и умственно отсталые частенько убегали. Но ловили их легко. Обычно они отправлялись на автобусную остановку, где без денег и документов ждали автобуса. Томская понимала, что так убегать — просто глупо! Оставалось одно — ждать. Она все-таки еще надеялась вспомнить, что же именно с ней произошло. Ее называли Мариной. Она наконец поняла, что занимает место умершей соседки. Эту соседку звали Мариной. Да, конечно, Галина Николаевна стала жертвой ошибки. Но ошибки или все же злого умысла?

Томская понимала, что доказать, кто она на самом деле, будет очень трудно. Она предполагала, что из Галины