на клавиатуре в попытке сделать картинку более четкой и контрастной. Это мало чем помогает. Техника в Сань-Эре в основном экспериментальная, порой мощности сигнала для ее характеристик недостаточно. Флагманские компании, в правления которых входят члены Совета, всегда первыми предлагают свою продукцию дворцу и получают королевские инвестиции, но даже в этом случае такие компании способны не на многое: исследования продвигаются медленно, самых современных ресурсов не хватает.

– Пятый перескочил? – слышится чей-то голос, и сотрудник придвигается так близко к экрану, как только может. – Я никого не видел поблизости.

– Думаю, отмотать пленку можно потом, – отвечает женщина. – Я переключалась с одной камеры на другую, и довольно быстро, а несколько минут назад застряла здесь… и с тех пор изображение не менялось.

В центре наблюдения воцаряется зловещая тишина. Сотрудники за остальными столами заметили маленькую толпу, собравшуюся в глубине комнаты. Хотя им и неизвестно, на что так завороженно смотрят их коллеги, в сердца всех присутствующих мало-помалу закрадывается тревога.

– Кто-то идет, – вдруг говорит Помпи. Не может удержаться.

На экране возникает некто. Камера снимает сверху, лицо скрыто в тени глубокого капюшона, но в центре наблюдения все равно вряд ли сумели бы разглядеть неизвестного в такой ливень. Помпи прокашливается, взглянув на соседний маленький экран. И жестом предлагает последовать ее примеру тем, кто собрался вокруг. Рядом с Пятым – ни единой точки. Значит, это не другой игрок.

– Вызывайте гвардейцев, – ровным тоном говорит она.

Ее коллега колеблется:

– Знаешь, не хотелось бы беспокоить их по…

Пятый кучей оседает на настил крыши. По центру наблюдений проносится всеобщий возглас, все дружно втягивают воздух и затаивают дыхание, а тем временем неизвестный в капюшоне подходит к Пятому и берет его за обмякшие руки. Дождь льет что есть силы, размывая изображение, но кожа Пятого приобретает сероватый оттенок прямо-таки на глазах. Камеры не улавливают вспышку от перескока, но стремительное разложение тела недвусмысленно свидетельствует о том, что перескоки происходят на глазах у зрителей – еще и еще, в Пятого и обратно, причем с огромной скоростью.

– Еще один, – почти не дыша, произносит кто-то из сотрудников. Помпи не знает, кто именно. Они смешиваются в сплошную массу, голоса сливаются воедино.

– Еще один погибший от яису?

– Но этого же не может быть. Их там всего двое. Почему тогда убийца не сгорает вместе с жертвой? Куда еще он может перескочить?

– Наверное, это какой-то атакующий прием чужеземцев. Откуда нам знать, на что они способны.

– Смотрите! Смотрите, что он делает!

Неизвестный в капюшоне складывает руки Пятого уже знакомым жестом. Сыцанское приветствие.

– Вот теперь, – говорит Помпи, – мы просто обязаны вызвать гвардейцев.

* * *

Калле снится вторжение.

Ей кажется, будто она увязла в земле, зарыта в нее по щиколотки. Она пробует высвободиться, напрягает силы, но остается неподвижной, а потоки деревенских жителей текут мимо нее, покидая свои горящие провинции, войска подтягиваются и занимают позиции у каждого крепкого строения.

Помогите, хочется закричать ей, но она не может издать ни звука. Ей известно, что она где-то вблизи гор, что надо уходить, поторапливаться, если она хочется остаться в живых. Приближаются солдаты, их одежда черна, как ночь, а мечи сверкают, как звезды. Ей приказывают прекратить сопротивление. Говорят, что явились по приказу правителя Талиня. Что это спасение, момент, которого ждали все, кто был избавлен от суровой власти анархии, свирепствовавшей в приграничных районах, и принят в лоно цивилизации…

Калла просыпается от вопля, который рвется прочь из горла, и еле успевает сдержать его, не дать ему выплеснуться наружу. Она рывком садится, столкнув Мао-Мао, мирно спящего у нее на коленях. Руки трясутся. Как всякий раз, когда ей случается пробудиться от страшного сна, она тянется к коту, гладит его, запускает пальцы в мягкую шерсть. Бегут секунды. Сердце бьется все ровнее.

Снаружи доносятся такие звуки, словно ее сон продолжается, но это просто шумят пьяные посетители ближайшего ресторана, все как обычно. Калла бережно перекладывает Мао-Мао на постель и встает на колени, чтобы передвинуть подушки, сесть поудобнее и смотреть в окно. Она раздвигает планки жалюзи, протирает пальцами запотевшее стекло. Размытые неоновые пятна сразу же приобретают четкость очертаний, освещая пару, плетущуюся по переулку за окном спальни. Это зрелище как небо от земли отличается от видений из сна, впечатавшихся ей в память, от горящих полей и крови, льющейся рекой.

Калла вздыхает с облегчением. Жители городов-близнецов страдают. Но они даже вообразить себе не могут, насколько хуже живется в провинциях. И поскольку существует конкуренция, каждая причастная сторона сваливает вину на другую, вместо того чтобы возложить ее на истинного виновника – самые верхи.

Планки жалюзи смыкаются, преграждая свету путь в комнату. Калла укрывается одеялом с головой, вознамерившись выспаться.

Эта ночь – для отдыха. А утром она разыщет Антона Макуса, и они превратят игры в приступ безумия.

Глава 11

Илас Нюва бывала в Пещерном Храме уже столько раз, что без труда может найти дорогу к нему. Вход в храм искусно замаскирован, скрыт в бывшем внутреннем дворике, окруженном четырьмя зданиями, которые смыкаются углами. Илас входит в одно из них, поднимается до уровня торговых рядов, затем проходит через одну из дверей и начинает спускаться по незаметной лестнице в глубине здания, свернув на нескольких лестничных площадках.

На втором этаже Илас проходит мимо окна, дневной свет в которое не проникает, несмотря на утренний час. Зеленую черепицу на крыше храма освещают лишь скудные лучи, просачивающиеся сквозь мусорные и прочие отложения, скопившиеся на металлической сетке над храмом. Заостренная крыша с ее каменными коньками и цилиндрической черепицей предназначалась для того, чтобы оберегать стены храма от дождя и ветра, но столичные условия потребовали нововведений. Храму приходится остерегаться того, что падает сверху, но дождем не является: сломанных фоторамок, флаконов из-под шампуня, использованных памперсов, которые летят и валятся из окон квартир на четырнадцати этажах, со всех четырех сторон. Прижав к груди сумку и высунув голову в окно – впрочем, это не столько окно, сколько прямоугольная дыра, прорезанная в наружной стене лестничной клетки, – Илас могла бы поверить, что сплошное цветное пятно внизу – не частая металлическая сетка над храмом, а всего лишь неудачно установленный подвесной потолок.

Илас спешит спуститься по последнему лестничному маршу, выходит из здания и идет к дверям Пещерного Храма. С посетителями, выполняющими возле храма дыхательную гимнастику, она старается не встречаться взглядом. Но краем глаза замечает кастеты, цепи цзебянь и изогнутые фигуры, вытатуированные на шеях – у одних кроваво-красные, у других просто