кто сейчас над нами, эту шапку, конечно, увидит — стоит ей только посмотреть в нужную сторону. Тьодольв тоже заметил шапку. Он машинально ощупал голову, и тут по склону сошёл новый обвал, на этот раз гораздо мощнее. Обвал с грохотом и пылью, от которого земля качнулась под ногами. Я заорал, хотя знал, что надо молчать. Вокруг нас взметнулась туча пыли, и несколько секунд мы ничего не видели. Однако вскоре в пыли мелькнула фигура. Устрашающе большое змеиное тело светилось белым. Фигура медленно приближалась. Я ещё крепче прижался к Тьодольву, а он — ко мне; мы оба словно искали друг у друга утешения и защиты.

Индра подобрала шапку. Во время погони она оцарапалась, и на её теле виднелись тонкие длинные ссадины, сочившиеся кровью. Королева так и сяк поворачивала шапку в руках, словно рассматривала что-то интересное. Потом она поползла к Тьодольву. Во взгляде у неё было столько злобы, что я вздрогнул. На нас не отрываясь смотрели холодные змеиные глаза.

— Прошу, — сказала Индра и протянула шапку Тьодольву.

Медведь не мог пошевелить лапой.

— Ну-ну. Будь хорошим мишкой и возьми шапку. Ты же все эти годы с ней не расставался.

Тьодольв наконец заставил себя протянуть лапу и взял шапку. Надел. Во взгляде Индры появилось наслаждение: ей как будто нравилось видеть медведя таким перепуганным.

— Так-то лучше, — сказала она.

Королева перевела взгляд на меня. На лице у неё появилась та самая улыбка — слабая, еле заметная. Может, в этой улыбке было что-то презрительное? Может, улыбка Индры всегда была презрительной?

— А вот и Сем. Что-то ведь толкнуло меня проследить за тобой, когда ты среди ночи, да ещё так поспешно, покинул замок. Я, видишь ли, с трудом доверяю тебе с тех пор, как ты вернулся из леса и пахло от тебя так… неприятно. За мальчишками, которые становятся мужчинами, нужен глаз да глаз. — Индра погладила меня по щеке. — Они могут сделаться опасными.

— Прошу тебя… — Я заплакал и прижался к каменистому склону, пытаясь увернуться от её жуткой холодной руки. — Пожалуйста, не делай Иммеру зла. Н-не смей!

Индра склонила голову к плечу.

— Ты ещё не всё понимаешь, Сем. Таковы законы природы. И согласно этим законам я — смею.

— Нет!

— Когда тля пожирает картофельную ботву, чтобы стать матерью, назовём ли мы это несправедливым? — Индра покачала головой. — Не мы решаем, питаться нам тем или этим. Мы лишь послушно склоняемся перед природой.

— Есть же разница! — всхлипнул я. — Картофельная ботва… и мой брат…

— Для тебя, возможно, разница есть. Но, может быть, и тля удовольствовалась бы листом одуванчика, если бы смогла? Может быть, она пожирает посевы — и видит в этом своё проклятие? Знает, что её ненавидят, но ничего не может поделать?

Индра стала сновать перед нами взад-вперёд, как хищник, который отрезает своей жертве путь к бегству.

— Видишь ли, Сем, мне, чтобы стать матерью, потребна кровь юного существа. Чем меньше ребёнку лет, тем вернее результат. Ты, Сем, показался мне какой-то деревяшкой. Но когда я увидела твоего младшего брата, я поняла: мои молитвы услышаны. Теперь мне нужно только ждать. Ты спросишь — когда же придёт время? — Королева подползла так близко, что нос её почти коснулся моего уха, и зашептала: — Когда на лугах зацветут васильки… земля плодородна, а ветры легки… когда в королевстве наступят они — самые светлые летние дни. — Индра улыбнулась. — Сейчас я просто жду той тянущей боли в животе — боли, которая означает, что я готова отложить яйцо. И тогда Иммеру придётся помочь мне. Придётся отдать мне всё, что течёт у него в жилах, — всё до последней капли.

— Нет! — завопил я и стал бить её кулаками, бить яростно, чтобы ей стало больно. — Не смей! Не смей!

Королева по-змеиному стремительно схватила меня за горло, и я понял, какая она сильная, — Тьодольв был прав. Неимоверно сильная и цепкая. От её хватки горло у меня чуть не расплющилось.

— Смею и сделаю! — загремела она. — Никто не запретит мне того, на что я имею право! — Она, тяжело дыша, оскалилась. — Великолепный замок, игрушки, фазанье жаркое, шёлковая одежда — всё это служило одной цели: заманить сюда человечьего ребёнка, чтобы я сама смогла стать матерью. Поймёт ли кто-нибудь моё горе? Поймёт ли кто-нибудь, какую безутешную пустоту я ощутила, осознав, что нужная пища мне недоступна и что в здешних лесах не осталось живых людей?

Королева разжала хватку. Измученный, я упал на колени, кашляя и судорожно втягивая в себя воздух. Индра холодно смотрела на меня.

— Сколько попыток я сделала! Сколько глупых, отчаянных усилий совершила, чтобы найти другой способ! Я пила кровь лосят. Кровь кабанят. Кровь оленят и зайчат. Мягкие яйца, которые я исторгала из себя, были наполнены лишь косной безжизненной жидкостью. Даже медвежонка, которого добыл мне мой лесничий, оказалось недостаточно.

Я снова заплакал — заплакал так, что заболело в груди, — и сквозь слёзы взглянул на Тьодольва.

— Медвежонок? — спросил я. — Тот медведь… медведица защищала своего детёныша?

Тьодольв молча смотрел в землю. Тёмный, мощный, он словно был вырезан из дуба. Ему наплевать на моё отвращение. У Тьодольва нет совести. Ему интересен только он сам, только то, что с ним происходит. Он предал свою королеву. Каких последствий ждать? Индра подползла к медведю, и он попятился. Нос королевы почти касался морды Тьодольва.

— Да, — сказала она. — Детёныша. Помню, он оказался таким беспокойным! Опрокинул чан с бельём, которое стирала Рыжий Хвост, мыльная вода разлилась на полдвора. — Индра перевела взгляд на лохматую шапку. — Его мать упорно сопротивлялась, верно? Ты сам жестоко пострадал, тебе пришлось несколько недель пролежать, залечивая раны. Но ты не предавал меня. Каким послушным был тогда мой лесничий! Приносил мне всё, о чём я ни попрошу. Как жаль, что твоё послушание куда-то испарилось. Скажи, — её голос зазвучал по-другому, с наигранной мягкостью, словно королева хотела что-то понять, — с чего тебе пришло в голову рассказать Сему о прошлом линдвормов и людей?

Тьодольв проглотил комок в горле и зашевелил губами, словно придумывая, как начать.

— Мне показалось, я слышала, что всё дело в яствах, которые готовит Брунхильда?

— Д-да, я хотел убедить мальчиков уйти, ваша милость, потому что…

— Потому что — что?

— Потому что не хочу, чтобы ваша милость сняли с нас заклятие. Чтобы мне снова пришлось вести жизнь дикого зверя.

— А ты не хочешь вести жизнь дикого зверя?

Медведь помотал головой:

— Холод и голод, ваша милость. Муравьи в брюхе. Я больше этого не хочу.

Индра как будто изумилась:

— Не хочешь?

— Нет. Мне хочется, чтобы