всякие охотничьи принадлежности: капканы, силки. На одном гвозде ничего не висело; на него Тьодольв пристроил фонарь и стал шнуровать жилет и затягивать ремень на поясе. Потом протянул лапу и взял с полки шапку. Мне не хотелось смотреть на эту шапку, но я просто не мог удержаться. Жуткая, мрачная шапка, которую Тьодольв сшил из медвежьей шкуры. Хотя сам медведь. Мне это было непонятно. Тьодольв заметил, на что я поглядываю, и понял, о чём я думаю.

— Индра, заколдовав нас, не изменила нас полностью. Слуги в замке сохранили своё маленькое «я». У меня оно тоже осталось. — Медведь помолчал, словно подыскивая слова. — Видишь ли, у меня почти нет совести. Я, как любой зверь, думаю в основном о себе. Когда я убивал того медведя, я ничего не чувствовал. Тебе это отвратительно. Но мне и на твоё отвращение наплевать.

Я задумался. В каком-то смысле я его понимал. Наверное, он не виноват, что родился без совести?

— Но всё-таки, как ты мог убить его из-за куста черники?

Тьодольв непонимающе посмотрел на меня:

— Черники?

— Ну да. Чернокрыс сказал, что тот медведь бился за чернику.

Тьодольв безрадостно, холодно рассмеялся.

— Как мало ты знаешь, Сем, — сказал он. — Но сегодня ночью ты узнаешь больше. Идём, нам пора.

Рисунок, высеченный на камне

Когда мы вышли на крыльцо, какое-то испуганное животное с шумом ринулось в лес. Судя по звуку — большой зверь вроде оленя, который напал на нас с Иммером. Тьодольв принюхался, но ветер дул не в нашу сторону, и медведь не смог разобрать, что это был за зверь. Очень может быть, что и кабан, сказал он. Некоторые кабаны под триста кило весят.

— Ну ладно. — Лесничий закрыл дверь сторожки. — Пошли.

Он зашагал между стволов, я — следом за ним. Из-за фонаря тени деревьев казались полупрозрачными, почти невидимыми, они раскачивались вокруг нас в странном танце. Я снова услышал неясыть, а один раз прямо над головами у нас со свистом пронёсся вальдшнеп.

Тьодольв молчал. Я понимал, что мы направляемся к месту, о котором он говорил. К месту, где было что-то, что он очень хотел мне показать. Мне хотелось поскорее там оказаться. Я думал: чего всё-таки хочет Индра? Может, то, чего она хочет, находится в лесу? Но как одно связано с другим? Раз или два я пытался выспросить у Тьодольва, куда мы идём, но он только отвечал:

— Увидишь. Уже скоро.

И мы шли дальше. Какие-то птицы кричали, хлопали крыльями. Иногда терновник хватал меня за рубашку. Но путь действительно оказался недолгим. Тьодольв остановился и сказал:

— Вот.

— Вот? — Я огляделся. — Что — вот?

Медведь поднял фонарь и поводил им вокруг. Свет упал на большой четырёхугольник из серых камней. Камни, уложенные один на другой, поросли мхом, а кое-где кладка обрушилась.

— Это что? — спросил я.

— Фундамент дома.

— Фундамент?

Медведь кивнул:

— Здесь кто-то жил. Время разрушило дом, в котором мы с тобой стоим. Вокруг тебя стены, которых больше нет. Они сгнили, когда провалилась крыша. Замок Индры сложен из камня, и крыша у него сланцевая. Его построили люди, у которых были власть и деньги, — какая-нибудь княжеская чета. А в этом доме жили ничем не примечательные люди.

— Ничем не примечательные, — пробормотал я и огляделся. Дом, в котором мы стояли, был небольшим, комнаты всего две. Кухня и жилой покой?

— В нашем лесу таких развалин много, — сказал Тьодольв. — Я натыкаюсь на них время от времени, когда охочусь. Они засыпаны листьями, поросли кустами. Я нахожу краеугольные камни, печные трубы. А иногда и разную утварь.

Он отбросил лапой комок земли, потом ещё и вскоре подобрал какую-то находку. Нож.

— Люди, жившие здесь, сражались с линдвормами.

Медведь протянул мне нож — массивный, с ломким от ржавчины лезвием. Я вздрогнул, взяв его в руки. Мне представился мужчина, которому принадлежал этот нож. Или его владелицей была женщина? Может, как раз здесь стоял шкафчик, где она держала свои вещи. Украшения, огниво, иголки для шитья… и этот нож. Я представил себе, как женщина готовится к сражению, как она взяла лук, повесила на спину колчан со стрелами. И подошла к шкафчику, размышляя, не взять ли ещё и нож. Может, она покачала его на ладони — как я сейчас. Муж, уже стоявший у двери, крикнул ей: «Поторопись!» И женщина решила вернуть нож на место. Обычно она чистила этим ножом рыбу. Потом женщина вышла из дома, спрашивая себя, доведётся ли ей ещё когда-нибудь просто сидеть вечером на крыльце с ножом в руках и чистить рыбу.

Разглядывая нож, я вдруг понял, что у Але был нож похожей формы — с узким, чуть приподнятым на конце лезвием. У меня в руках такой же, только ржавый. Что, если в деревне Але обитают потомки тех, кто когда-то жил здесь? Что, если горстка женщин и мужчин уцелели в битве и решили уйти из этих мест? Чтобы начать новую жизнь там, где ничто не напоминает о крови и стонах. Думать о тех людях было интересно и грустно одновременно. Грустно, что Але состоит в родстве с теми людьми, ведь это они затеяли войну, исполнившись ожесточения и желания пролить кровь линдвормов.

— Понять бы, — сказал я.

— Что понять?

— Почему тем людям так хотелось убить, истребить линдвормов всех до единого. Вот что понять бы.

— Они ненавидели линдвормов.

— Я знаю. Но ненавидеть — это же неправильно?

Не отвечая на мой вопрос, Тьодольв проговорил:

— Да, здесь много развалин. Но именно в этом доме я нашёл кое-что особенное.

Он кивком велел мне следовать за ним. В нескольких метрах от фундамента медведь опустился на колени. Я прикинул, что мы сейчас во внутреннем дворике. Тьодольв поставил фонарь рядом с собой и принялся разгребать сор и сухие листья. Под мусором обнаружился большой плоский камень.

— Вот что я хотел показать вам с братом, — сказал медведь. — Никто в замке не знает об этом камне — неохота было про него рассказывать.

Я присел на корточки и стал рассматривать находку, сразу сообразив, что передо мной картинный камень[6]. Только трудно было понять, что на нём изображено.

— Возьми фонарь, — сказал Тьодольв.

Я послушался и поднёс фонарь ближе к потёртым рисункам, высеченным на камне. Когда-то изображение было, наверное, ещё и разноцветным. Я провёл указательным пальцем по бороздкам, и рисунок мало-помалу открылся моим глазам.

— Здесь люди с луками и стрелами.

— Верно.

— Они бегут.

— Опять верно, — согласился Тьодольв. — Они за кем-то гонятся.

— Угу. — Я тронул пальцем изображения тех,