Может, выпрыгнул на парашюте? В общем, никак не могу согласиться с мыслью, что он погиб. Любой другой вариант, только не это.

Как только подошли к аэродрому, я распустил группу на посадку, а сам все просматриваю стоянку своей эскадрильи, нет ли там пропавшего самолета? В это время мой неизменный ведомый, боевой друг Мельник-Королюк передает по радио:

– Командир! На посадочном поле лежит самолет!

– Номер не заметил? – спрашиваю, а сам думаю: «Этого еще не хватало, неужели кто-то из группы уже успел приложить самолет без шасси?» Резко разворачиваюсь, снижаюсь надлежащим самолетом, смотрю – он. Номер его, как говорится, гора с плеч долой! Самолет лежит на фюзеляже, не перевернулся, значит, живой, значит, порядок. Самолет жаль, бесспорно, но самое главное – Пшеничный жив. Самолет восстановят наши боевые друзья техники, им не привыкать.

Проследил за посадкой всех своих летчиков и сел сам последним. Зарулил на свое место, вылез из самолета. Подходит мой Пшеничный живой, здоровый, но грустный. Собрались все летчики. Пшеничный очень взволнованно докладывает:

– Товарищ командир! Сел без шасси и поломал самолет.

– Вижу, что сел и поломал. А почему?

– Подбили.

– Что? Кто подбил? Где?

– «Фоккер» подбил, вывел из строя гидро-и воздушную системы, нечем было шасси выпускать.

Я готов был его расцеловать за то, что, подбитый в бою, сумел прийти на свой аэродром и посадить самолет, но нельзя было этого делать. Это дурной пример для всех присутствующих, да и надо было показать ему и всем остальным командирскую строгость, почему он допустил, что его подбил немец? Я не стал ставить его еще раз в неудобное положение перед другими, напоминая еще об одном способе выпуска шасси в таких случаях, о котором он, несомненно, знал, но, разволновавшись, просто забыл.

– Ну ладно, на разборе расскажите подробно, как все получилось.

Поручил заместителю собрать всех летчиков для разбора этого вылета, а сам сразу направился на КП для доклада к командиру полка. Мне нужно было: во-первых, доложить о произошедшем. Во-вторых, узнать его мнение о мерах воздействия на летчика. Доклад мой Леон Иванович слушать не стал, он знал уже все.

– Какие указания будут насчет летчика? – спросил я его.

– А как ты сам думаешь? – ответил он мне на вопрос вопросом.

– Я думаю ограничиться подробным разбором с указанием всех ошибок летчика. Ведь наказывать его нельзя, товарищ командир, – говорю я.

– Значит, твои летчики будут ломать самолеты, а ты им спасибо будешь говорить?

– Всем бы нет, но этому летчику, признаюсь, за этот случай даже сказал бы спасибо, товарищ командир, – говорю ему.

Он на меня так сердито посмотрел, а потом улыбнулся и сказал:

– Правильно думаешь, Эмир, если мы за такие вещи будем карать, то нам воевать не с кем будет. Ведь в дальнейшем всю тяжесть войны эти молодые люди на себе должны вынести. Наш долг беречь их как можно и где можно. Поэтому я решение твое одобряю, но на разборе особо остановись еще раз на осмотрительности и взаимной выручке. Ведь вы всей группой виноваты, что его подбили. Так или нет?

Ну что на это сказать против? Леон Иванович был прав. Если глубоко подойти, действительно вся группа была виновата. На разборе необходимо сделать упор на личные ошибки летчика, а затем уже указать на вину остальных. Времени оставалось мало. Надо готовиться к очередному вылету. Но разобрать этот случай нужно было немедленно.

Постановка боевой задачи

Вот как это получилось по рассказу Пшеничного:

– Когда немцы развернулись и стали уходить на свою территорию, справа внизу я заметил один ФВ-190. Я был самым крайним в строю, и мне показалось, что его удобно сбить. Решил шум не поднимать, а самому атаковать немца. Только стал прицеливаться по «фоккеру», как мимо меня пролетела трасса, я резко развернулся вправо, смотрю, сзади меня другой «фоккер» стал в вираж. Посмотрел кругом, наша группа была выше и в стороне, мы остались вдвоем только с «фоккером». Сделал три виража, он за мной тоже. Я перешел на вертикаль, он за мной. Начал выполнять фигуры высшего пилотажа, он все за мной повторяет, но не стреляет. Я выполнил два комплекса фигур высшего пилотажа, а он все за мной повторяет. При выходе из «иммельмана» (теперь эта фигура называется «полупетля Нестерова») почувствовал удар по самолету. Стал резко разворачиваться из стороны в сторону, а немец опять за мной идет. Нашу группу я уже не видел. Сделал переворот и пошел резко вниз, вывел самолет по высоте 500 метров над лесом, осмотрелся, вроде никого нет. Пришел на аэродром, а остальное все вам известно.

– Почему не сообщили по радио нам сразу же, что вы ведете бой? – стал задавать я после рассказа вопросы.

– Я был один на один с «фоккером» и думал, сам справлюсь.

– Как вы выполняли фигуры высшего пилотажа, правильно или неправильно?

– Все выполнил правильно, товарищ командир.

Опытные летчики, конечно, при этом усмехнулись.

– Вот и плохо, что выполняли правильно. Надо было выполнять неправильно, с незаметным креном, со скольжением, тогда бы противник не смог вести прицельный огонь, – разъясняю ему и другим. Не стану описывать подробности разбора вылета, но остановлюсь на выводах:

1. Летчик нарушил дисциплину, самовольно откололся от группы.

2. Не сообщил вовремя по радио группе о своем положении.

3. Летчик перешел на вертикальный маневр, но не смог использовать преимущество в силе мотора, чтобы оторваться от врага. Самолет Ла-5, имея предкрылки на горизонтальном маневре, имеет преимущество – радиус виража меньше. Летчик этим не воспользовался.

4. Никто из группы своевременно не обратил внимания на отсутствие одного экипажа – плохая осмотрительность.

5. Придя домой, летчик не воспользовался аварийным способом (с помощью перегрузок) выпуска шасси.

6. Все закончилось более или менее благополучно, потому что немец потерял из виду наш самолет над лесом. Если бы не потерял, Ла-5 был бы сбит противником.

Все эти вопросы были разобраны, проанализированы, в конце собрания даны указания и практические советы, как быть впредь в таких случаях. К этому времени самолет подняли, поставили на шасси. Особых повреждений не оказалось. Надо отдать должное летчику, что посадку он произвел на фюзеляж блестяще.

На второй день Пшеничный опять вылетел на задание на своем самолете, но уже был куда более опытным летчиком.

Эскадрилья, которой я командовал, уже полностью втянулась в напряженную боевую работу. За короткий период Курской операции все летчики приобрели богатый опыт в воздушных боях. Мы достаточно хорошо изучили тактику врага, его сильные и слабые стороны. Самолеты наши были прекрасные, они имели превосходные качества, необходимые в воздушном бою: скорость, маневренность, пушечный огонь.