– Да ладно, чепуха. Ведь ужин за тобой, так что и мне надо было внести свою лепту. Кстати, что у нас сегодня на ужин?

– Креветки с полентой.

– М-м-м, объедение.

Держа в руках обувь, они пошли дальше по пляжу, беседуя о тех изменениях, которые произошли на острове с момента его отъезда.

– Теперь все выглядит иначе, – задумчиво проговорил Харрисон.

– Несколько домов будто сошли со страниц научной фантастики. Но их немного. Смотри! – указала Тру на небольшую старомодную хижину на сваях.

– Вот это настоящий пляжный домик.

– Наверняка внутри он облицован кедром, а на кухне уютно и светло.

Харрисон окинул взглядом нескончаемую череду домов, сдаваемых на время отпусков.

– Они все похожи на стандартные отели. Не очень подходят для семейного отдыха.

– Корпорации, которые возводят такие дома, предлагают их для уединения или проведения семейных праздников или свадеб. Как нам с Дабзом.

Свадьба. Это действительно должно случиться. И очень скоро.

Они наблюдали за черным псом, бежавшим по кромке прибоя вместе с хозяином, говорили о черепахах, откладывающих яйца в дюнах. Добравшись до второго дома, который так расхваливала им риелторша, они огляделись. В глаза бросался потрясающий бассейн с серебристыми стенками, и бортиком, выложенным кафелем и украшенным изображениями бледно-розовых и серых ракушек. В центре красовалась сетка для водного поло, а в выемке неподалеку бурлило джакузи.

Они сбросили обувь, ополоснули ноги и вошли в роскошную большую прихожую.

– Ничего себе! – воскликнул Харрисон. – Навевает ассоциации с Хамптоном. Виден почерк именитого дизайнера, интерьер безупречный… прямо скажем, райское местечко. Тот первый дом тоже был ничего, но этот выше всех ожиданий.

Тру подписалась бы под каждым словом. Здесь не место тихим посиделкам в семейном кругу. Дом определенно был владением корпорации. Прогуливаясь по элегантно обустроенным комнатам первого этажа, Тру поняла, что Дабз придет в восторг от этого дома. Любой каприз его приятелей будет исполнен в мгновение ока, так как здесь имелось все: огромная морозилка для приготовления льда, бильярдный стол, домашний кинотеатр и зал для пинг-понга на цокольном уровне. Наружный бассейн в холодное время подогревался до необходимой температуры.

– Пойдем посмотрим спальни, – предложил Харрисон. – Начнем с третьего этажа.

Маленькие уютные спальни предназначались для детей, подростков и прислуги. В середине находилась общая гостиная, с плазменной ТВ-панелью и системой игровых приставок. Французские двери вели на просторную лоджию, где можно было понежиться на солнышке, а главное – отсюда открывался изумительный вид на Атлантику.

Второй этаж был оформлен с нарочитым шиком. Первый блок из четырех спален напоминал картинку из журнала «Мой великолепный дом». Две из них располагали кроватями поистине царских размеров, а в остальных стояли односпальные. Пока Харрисон изучал подборку книг на одной из полок, Тру заглянула в главную спальню с видом на океан. Она поражала своей грандиозностью: камин, огромная постель с мягкими европейскими подушками, личная ванная, метражом превосходившая ее спальню в Мейбенк-холле.

– Ты должен это увидеть, – окликнула она Харрисона, любуясь огромной мраморной ванной и остекленной душевой кабиной, пестревшей всевозможными насадками.

Ее голос эхом отозвался в коридорах дома, звенящую тишину нарушал лишь слабый ритмичный звук прибоя.

Выйдя из ванной, Тру вернулась в спальню и остановилась у кровати с балдахином на четырех витых столбиках, деревянную поверхность которых украшала искусная резьба с изображением рисовых колосьев в снопах.

– Харрисон? Взгляни-ка. Знаешь, это неслучайно. Рис сыграл немалую роль в истории Чарлстона.

Подняв глаза, она увидела его в дверном проеме. Внутри у Тру что-то щелкнуло. Может, виной тому стало изысканное покрывало, залитое теплым солнечным светом, или внезапный порыв ветра, от которого шезлонги на балконе жалобно зазвенели. Каким-то образом Харрисона взгляд пробудил в ней что-то забытое и глубоко запрятанное.

И вновь Тру охватили непрошеные мысли. И тишина, казалось, убаюкивала… Двери были открыты солнцу, ветру и морю, что придавало еще больше экзотики этому уединенному месту, а огромная кровать так и приглашала заняться любовью без всяких свидетелей.

Тру ощущала себя околдованной этой эфемерной тишиной. И то, что они совершенно одни, заставляло ее дрожать от желания, так что ноги и руки налились тяжестью. Она опустила глаза, не в силах вымолвить ни слова, потому что хотела Харрисона прямо сейчас.

– Встретимся на улице, – как сквозь вату донесся до нее его голос.

Он догадался. Это было понятно по его серьезному тону – и, вероятно, пожалел ее.

Закрыв глаза, Тру попыталась уловить звучание его шагов, но сделать это не удалось: слишком уж крепким был этот необжитый дом. Временные постояльцы не пробудили его душу и вряд ли когда-нибудь смогут.

Тру была разбита. Испугана.

Издав короткий звук, она обхватила столбик кровати обеими руками и, прислонившись к нему лбом, громко прошептала:

– Харрисон.

Она будто бы стремилась нарушить гнетущую тишину, избавиться от гнетущего чувства вины, обрести свой путь…

Не Дабз.

Только Харрисон.

Пока медленно шла от пляжного домика, Тру вспоминала, что именно здесь, на этом пляже, единственный раз в жизни почувствовала себя красивой, в том понятии, которое вкладывала в это слово. И красота эта скрывалась где-то глубоко, в том потаенном месте, где и зарождалось желание.

Все случилось той ночью, когда Харрисон привез ее на этот самый пляж, где они гуляли сегодня. В тот раз они тоже скинули обувь и бродили по кромке залива босиком, держась за руки как влюбленная пара…

Он увел ее с выпускного прямо из-под носа Дабза.

Они понимали, что будут говорить люди: «Кто он такой и что себе позволяет? Она местная королева, а он неудачник. Подумать только, они даже не разговаривали и не смотрели друг на друга, когда встречались в школьных коридорах! Нет, как вам это нравится? Этот Гембл подстригал лужайки у ее отца, а Дабз – гордость школьной футбольной команды!»

В тот раз все, о чем могла думать Тру, – почему? Почему ей понадобилось шесть долгих лет, чтобы прийти к правильному ответу? Неудивительно, что она была такой несчастной как в младших, так и в старших классах. Харрисон, лучший друг, жил рядом с ней, но вел совершенно обособленную жизнь.

Подол ее платья тащился по песку, но она не обращала внимания. Они говорили о школе, о том, как проводили время в «Раю песчаного доллара». Он спрашивал, ладит ли она с родителями; она интересовалась, чем он собирается заниматься в дальнейшем.