– Эй, – откашливаюсь я, но тем не менее мой голос звучит подозрительно хрипло. Только теперь я замечаю букетик лаванды в ее руке и вспоминаю, что она хотела подарить его родителям Джаспера. От этой мысли я невольно улыбаюсь, несмотря на то что это немного неуместно.

– Готова?

Она кивает, и мы отправляемся в дорогу.

– Ты поговорила с Бет?

– Да, сразу после того, как ты меня высадил. Она сказала, что я могу занимать комнату столько, сколько захочу, пока помогаю в закусочной.

– Звучит как честная сделка. – Я включаю поворотник, чтобы съехать с Мейн-стрит. – Так это значит, что у тебя нет фиксированных часов работы?

– Не совсем. У меня три смены, и, помимо этого, надо выходить при нехватке персонала. Сегодня я свободна.

К счастью, иначе мы бы не смогли воплотить наш замысел в жизнь.

Следующие несколько минут мы продолжаем говорить о ее работе в закусочной, и Хейли рассказывает, что днем случайно встретила Шарлотту в книжном магазине. Если я правильно истолковываю ее энтузиазм, это место ее покорило. Похоже, что сломанный двигатель больше не кажется ей трагедией – по крайней мере, я на это надеюсь. Потому что, как бы я ни старался, не могу заставить себя почувствовать хоть капельку разочарования. Хейли остается, и это делает мое собственное пребывание здесь во время каникул приятнее. Я жажду узнать ее получше – и хочу поцеловать.

Я паркуюсь позади машины мистера Харрингтона и глушу мотор. Теплое августовское солнце светит прямо на нас, когда мы выходим из «доджа», но мне все равно холодно. Дерьмо. Я должен был прийти сюда гораздо раньше, но никак не мог пересилить себя.

– Надо было сообщить заранее, что мы приедем? – спрашивает Хейли, теребя в руках букет лаванды.

Я качаю головой, так как не способен произнести ни слова. Все здесь чертовски знакомо. Оставить машину в привычном месте и отправиться ко входной двери, но в то же время это как-то неправильно. Будто бы я не имею права появляться на пороге дома Джаспера.

– Здесь люди часто ходят друг к другу в гости. Это нормально, – выдавливаю я.

И именно потому, что это так нормально, я должен был зайти раньше. Особенно после его смерти – в этом я был виноват перед его родителями. Господи, какой же я трус.

– Все в порядке? – Хейли наблюдает за мной со стороны.

Я не уверен, что понимаю, о чем она думает. Скорее всего, о том, что рассказывал Джаспер и всех тех вещах, почему она должна меня недолюбливать. А может, ей так же страшно находиться здесь, как и мне.

В последний раз взглянув на возвышающийся перед нами дом, я сдержанно киваю. Если сейчас этого не сделаю, то не смогу никогда.

После первого стука дверь сразу открывается. Миссис Харрингтон удивленно смотрит на Хейли, но, когда замечает меня, ее глаза недоверчиво расширяются. Я не могу ее винить, потому что в последний раз был здесь в день похорон, а это больше пяти месяцев назад.

– Чейз… – прежде чем я успеваю опомниться, она заключает меня в объятья.

Боже… В первый момент я слишком ошарашен, чтобы хоть как-то отреагировать. Облегчение и шок тяжело оседают в желудке. Вместе с чувством вины. Я сглатываю и заставляю себя обнять маму Джаспера в ответ.

Ее руки такие знакомые. Поскольку мы с Джаспером так хорошо спелись в больнице, наши родители тоже познакомились – и сразу подружились, несмотря на небольшую разницу в возрасте. Я даже не могу сосчитать, сколько раз мы устраивали барбекю в нашем саду или у Харрингтонов, на которые приглашалась добрая половина соседей. Но под конец вечера всегда оставались только мы – Уиттакеры и Харрингтоны. В темноте, когда луна уже давно висела в небе и включалось уличное освещение и фонари. Гул разговоров в воздухе, тихая музыка, потрескивание угля и угасающий аромат барбекю… мы проводили так бесчисленное количество летних дней.

Поначалу я ничего не знал о болезни Джаспера, только замечал, что во время бега или игр он выдыхался быстрее, чем другие дети. Но чем старше мы становились, тем чаще он отсутствовал в школе. Он был освобожден от физкультуры, редко появлялся на уроках, внезапно отменял встречи и все больше и больше отдалялся. Однажды я, Лекси и Джош почти час уговаривали его сесть с нами в машину и поехать на озеро. Это был самый лучший день лета. И последний раз, когда мы все вместе ездили на озеро.

– Так здорово, что ты здесь. – Миссис Харрингтон осматривает меня с головы до ног. – Сколько времени-то уже прошло? Полгода? Или меньше? Боже мой, как время летит. Но входите же. – В знак приветствия она обнимает Хейли, а та вручает ей букет лаванды.

– Ох, не стоило. Спасибо. – Она ведет нас к террасе.

Снаружи в кресле сидит мистер Харрингтон, очки сдвинуты на нос, лоб наморщен, и читает газеты.

Хейли колеблется и выглядит немного потерянной, поэтому я кладу ладонь ей на поясницу, чтобы успокоить. Я ужасно волнуюсь, но вроде держусь.

Откашлявшись, я громко говорю:

– Здравствуйте, мистер Харрингтон. Он медленно поднимает голову. Моргает от яркого света солнца.

– Чейз? Чейз Уиттакер?

Плотно сжав губы, я киваю, не зная, как он отреагирует. С тех пор, как прошлой зимой мы с Джаспером поссорились, наше общение сошло на нет. И неважно, как сильно я хочу все исправить, это невозможно.

– Что ты здесь делаешь, мой мальчик? – Мистер Харрингтон с трудом поднимается из кресла и по-отечески похлопывает меня по плечу. – Рад тебя видеть.

Я тяжело сглатываю. Комок в горле упорно не желает исчезать. И если честно: я бы предпочел, чтобы он ударил меня по лицу. Это было бы легче вынести… Они относятся ко мне так же, как и раньше. Будто между мной и Джаспером ничего не произошло. Будто я не вел себя, как последний ублюдок.

– Спасибо, – выдавливаю я, указывая на свою спутницу, которая стоит рядом со мной, до сих пор не вымолвив ни слова. – Это Хейли. Она дружила с Джаспером.

Теплая улыбка смягчает черты его лица, а на глаза наворачиваются слезы.

– Марта рассказывала о тебе, Хейли. Садитесь же. Марта!

– Я уже тут, – на террасе появляется миссис Харрингтон с подносом в руках. Она ставит его на стол и наливает нам свежезаваренный чай со льдом.

Черт. Мы и правда должны сесть? Поговорить с ними? Все во мне кричит о том, чтобы развернуться на каблуках и умчаться отсюда без оглядки. Я не могу. Я не вынесу этой доброты. Не после всего, что натворил. Но я не убегаю. Мгновение спустя оказываюсь на заваленной подушками скамейке и храбро делаю глоток. Назвать эту сцену странной было бы преуменьшением. Неловкое молчание повисает над столом. На деревьях щебечут птицы. Перед домом проезжает машина. Где-то играют дети. Мистер Харрингтон шуршит газетой. И я стискиваю зубы.

– Знаешь… – миссис Харрингтон неуверенно улыбается. – После… после похорон у нас не было возможности поговорить в спокойной обстановке.