– И последний, – сердито ответил Ванзаров. – Что вам угодно?

Агата наслаждалась: нечасто встретишь эдакий цветник юношей, в котором, как на подбор, собрались и наивность, и беспечность. Буквально цыплята неразумные. И куда только барышни смотрят? Поймать таких птенцов – проще некуда…

– Не стану скрывать: у меня поручение от господина Эфенбаха женить господина…

– Меня Мафусаил зовут, – радостно сообщил Зефирчик.

– …Да, именно вас. А я всегда выполняю поручения.

– Да ну что вы! Мы и сами справимся… Вам только лишние хлопоты. – Зефирчик сиял добродушием.

Агата невольно подумала, что еще не встречала такой бесценный экземпляр. Но как же будет вертеть им умная жена. Даже жалко, честное слово…

– Прежде чем вы, месье Мафусаил, отправитесь свататься, позвольте рассказать кое-что, о чем не учат в университетах…

– Ух ты, здорово! Слушай, Пухля, тебе тоже пригодится. – И Зефирчик ткнул Ванзарова в бок.

Сдержав улыбку, Агата согласилась: кличка как нельзя лучше подходит мрачному юноше из Петербурга.

– Попрошу перейти к делу, у нас мало времени, – сказал Ванзаров, готовый задушить друга за его длинный язык. И кому посмел разболтать секрет?

– Вы думаете, что девушки, к которым сватаетесь, – это воздушные, неземные создания? – начала Агата. – Должна вас разочаровать. Они живые люди со всеми недостатками. Они мечтают о великой любви, но на самом деле хотят иметь модную одежду, вкусную еду, хорошо обставленный дом, красивого и молодого мужа, вышколенную прислугу и денег столько, чтобы не экономить. Они просто молодые женщины, а не сказочные феи…

– Информация не стоит нашего времени, – сказал Ванзаров.

– Не спешите, господин Пухля. – Агата не отказала себе в удовольствии воткнуть шпильку в надутого юношу. – Вы не знаете, почему они говорят о любви, но жаждут получить простые земные блага.

– И почему же? – не утерпел Зефирчик.

– Потому что они не мужчины. Они женщины. Сложные и очень хрупкие создания, совсем не похожие на примитивные механизмы, собранные из спеси, похоти и глупостей.

– Мадам описала нас с тобой, Зефирчик, – пояснил Ванзаров, заодно отплатив приятелю за болтливый язык.

– И вас в том числе, – согласилась Агата. – Мужчин не переделать. Они такие, какие есть. Но и девушку нельзя переделать. Знаете, что представляет головка шестнадцатилетней девушки? Это вулкан желаний, страхов и надежд. Ей так мало отпущено времени, ей дано так мало возможностей и сил, а сделать надо слишком много. Надо сделать выбор и не ошибиться. Выбор должен быть точным, потому что потом девушке, ставшей женой и хозяйкой семейства, придется волочь на себе груз, о котором мужчина даже не имеет представления. Из родительской тюрьмы, в которой она выросла, барышня должна выбрать новую тюрьму своей семьи. Тюрьма эта должна быть хоть немного удобной для нее. Привыкшая к покорности и исполнению чужой воли, девушка в замужестве получает другую несвободу, уже навсегда. Ей некуда бежать, негде искать спасения, разве что не выйти замуж и остаться старой девой. Но эта пытка еще хуже… Перед свадьбой и выбором жениха сердце девушки разрывается не от любви и розовых мечтаний, а от страхов и надежд. Вы не догадываетесь, юные господа, но девушка – такой же человек, как и вы. Только лучше. Вы хотите получить приданое и супружеские удовольствия, а она ищет того, с кем даст новую жизнь и вырастит детей. Да, она хочет свить гнездо, уютное и теплое, чтобы ее силы и жизнь не пропали зря. Большего ей не разрешено в этой жизни. А потому она должна выбирать тщательно, обдумывая каждый шаг. Отказываясь, капризничая, требуя от жениха подарков, приятных слов и ухаживания. Это тайная война девушки, которую она не имеет права проиграть. Ради продолжения рода…

– Ну и ну, – проговорил Зефирчик, глубоко пораженный.

Мрачного настроения Ванзаров не сменил, но слушал внимательно.

– Благодарю и за эту науку, – сказал он. – Нам с Зефирчиком таких лекций не читали.

Агата была довольна впечатлением. Она игриво подмигнула.

– Главное, чтобы урок пошел вам впрок, господин Зефирчик…

Она хотела раскрыть еще кое-какие девичьи секреты, но тут внимание привлек господин, появившийся в зале ресторана. Граф Урсегов в летнем пиджаке с бутоньеркой сиял отменным настроением и попыхивал папироской. Официант отвел его к лучшему столику. Агата не могла поверить в такую удачу. Немного подождать – и наверняка объявятся члены преступной шайки веселых холостяков.

Граф заказал поздний завтрак. Агата вспомнила, что ее терзал голод, и поманила официанта.

* * *

– Не корите себя, сделать ничего было нельзя… Она умерла до того, когда еще можно было помочь… Это была агония…

Доктор Преображенский стоял с закатанными рукавами, скинув пиджак на диван.

– Алесей Сергеевич, вы запачкались, – сказал он, не замечая на своей жилетке свежие следы.

Пушкин машинально потер рукавом по карману сюртука. Он смотрел на тело, безжизненно лежавшее на сыром ковре.

– Снова невеста, – заметил доктор. – Теперь смерть от отравления во всех физиологических подробностях.

– Аконитин? – спросил Пушкин, оглянувшись к нему.

– Самое вероятное… Вечером скажу наверняка…

– Доза большая?

– Чрезвычайно большая… Бедняжку буквально вывернуло…

Раздалось вежливое покашливание. В дверях стоял пристав фон Глазенап, Вановский с походной конторкой старательно держался позади него. Зрелище, представшее перед полицейскими, было не слишком приятным. Пожалуй, такого ротмистр еще не видел: милая барышня в свадебном платье лежала, скорчившись в луже такой гадости, о какой приличному человеку подумать противно. Пристав не решался переступить порог. Вановский тем более.

– Господа, мне нужно четверть часа, чтобы провести осмотр, – сказал Пушкин, обернувшись. – После чего можете составлять протокол с места преступления. Не возражаете?

Пристав не возражал. С большим удовольствием он совсем бы не смотрел на эту малоприятную картину. Раз увидишь – долго не забудешь. Он великодушно позволил сыску заниматься осмотром сколько душе угодно и отступил в гостиную, прикрыв за собой развороченную дверь. Тут не поспоришь: если сыск сказал – преступление, значит, так тому и быть…

– Осмотр проведу в участке фон Глазенапа, – сказал Преображенский, натягивая пиджак. – Не буду вам мешать…

– Павел Яковлевич, задержитесь, к вам будет срочное дело, – сказал Пушкин.

Предложение явно понравилось доктору: подчеркивало его нужность и важность.

– Не тороплюсь, – ответил он, садясь на диван в окружение мягких подушек. – У меня в участке все равно дел никаких… Что от меня требуется?

Пушкин не ответил, занявшись изучением обстановки.

На столике, где вчера еще была горелка с чугунным утюгом, сегодня находились графин с водой и открытая бутылка шампанского «Moët & Chandon». Рядом с ней стоял совершенно сухой бокал. Он заслуживал особого внимания. Чаша бокала была в форме вытянутой трапеции, по верху шла золотая кайма. Стекло, чуть отливавшее благородной голубизной, было покрыто тончайшей гравировкой французских лилий и растительных узоров. Бокал выглядел произведением искусства, какое не купишь в лавке, торгующей посудой. Пушкин не знал, сколько стоит подобная вещь.