– Павел Яковлевич, имеете представление, что за чудо? – спросил он, показывая на бокал.

– Наверняка произведение Императорского стеклянного завода[18], – отвечал доктор. – Причем во вкусе, что бытовал в царство императора Александра I, а то и раньше. В магазине таких не купишь, выпускают ограниченными партиями для нужд двора и высших лиц… Музейная вещь, полагаю…

Драгоценность Пушкин поставил на прежнее место. Около бокала лежала вязальная спица, на которой не высохли капельки воды. Под столиком не нашлось аптечного пузырька. Зато имелась лужа, пахнущая шампанским. Пушкин нарочно обошел примерочную, высматривая пол, но другого пузырька не оказалось. Зато увидел пробку от шампанского, которая отлетела к окну.

Он подошел к ковру, на котором лежала погибшая невеста, и поднял другой бокал с гравировкой и золотой каймой. В суматохе его чуть не раздавили. Пушкин запомнил, что когда он ворвался в кабинет, ножка бокала находилась в ладони девушки. Подняв на свет, он увидел на внутренних стенках множество мелких нерастворившихся кристалликов.

– Кристаллы на глаз заметны, – сказал Преображенский, не вставая с дивана. – Определить труда не составит.

Устроив бокал в ладони погибшей, чтобы Вановский занес в протокол точные сведения, Пушкин занялся сумочкой, висевшей на вешалке с платьем. Он вывернул содержимое на диван, чем вызвал неподдельный интерес доктора. Вмешиваться или задавать неуместные вопросы он не стал.

При себе у погибшей было мелочи медяками чуть меньше рубля, пять потрепанных десяток и тонкий бумажный сверток, перетянутый алой ленточкой. Развязав бантик и развернув лист, Пушкин обнаружил пустоту. Сверток, похожий на скрученные сторублевки, не хранил ничего.

– Это что за странность? – не сдержался доктор. – Фантик без конфекты? Розыгрыш?

– Девичьи причуды, – ответил Пушкин. – Павел Яковлевич, обратите внимание на ленту. Похоже на ту, что была вчера?

Преображенский покрутил алую материю.

– На глаз схожи. Таких в каждом магазине галантерейном аршинами продают. Постараюсь сравнить…

Пушкин взял небольшую книжечку, на обложке которой была типографская надпись «Касса взаимопомощи невест», владелица называлась Пушистая Лапка, а вела счет взносам мадам Капустина Ф.М. Судя по записям, невеста скопила тысячу рублей приданого за последние десять лет, каковое должна была получить с полным расчетом завтра, 26 апреля, накануне свадьбы. Преображенский сдержанно поглядывал на книжечку, которая интересовала его чрезвычайно.

– Все-таки завели кассу взаимопомощи, – сказал он. – Девицам подмога…

– Возможно, – ответил Пушкин, возвращая книжечку на диван. – Там на столе вязальная спица, проверьте на ней следы яда.

– Они должны быть?

– Чем-то надо размешать яд в бокале.

– А… Конечно, спасибо, что указали. Шампанское тоже проверю…

– Проверьте. Яда там не должно быть.

– Конечно, убийце известно, что аконитин в шампанском может значительно потерять силу.

– Что известно убийце про яд, судить не могу. А вот бутылка наполовину пустая, на полу лужи шампанского…

Связи доктор не уловил, но спросить постеснялся.

– Павел Яковлевич, теперь к вам просьба.

Преображенский изъявил готовность помогать.

– Подробный осмотр тела проведете в участке. Сейчас надо точно знать, что мадемуазель Бутович успела потерять нечто важное перед смертью.

Лишних разъяснений Преображенскому не требовалось. Что поделать: влез участковый доктор в криминалистику, надо идти до конца.

– Дело нехитрое, – сказал он, снова снимая пиджак. – Выйдите, Алексей Сергеевич, видеть такое не следует…

* * *

Жанна Вейриоль обладала чутьем, отточенным годами кройки и шитья. Чутье подсказывало, что положение сильно изменилось совсем не в ее пользу. Вчера пристав подошел к ней, чтобы выразить сочувствие и пожаловаться на неприятного господина из сыска, а сегодня фон Глазенап держался отчужденно, если не сказать враждебно. Помощник его и вовсе метал такие взгляды, будто примерял для нее камеру в участке. Вейриоль испробовала залить пожар слезами, но быстро поняла, что слезы тут не помогут. Уж если пристав остался холоден, то другие и подавно. Клиентки теперь разнесут, что у нее в салоне происходят ужасные вещи. Слезами их не вернешь. А уж господин Пушкин слез вовсе не заметит. Когда чиновник сыска затворил за собой дверь примерочной и не разрешил входить никому, Вейриоль поняла, что начинается самое трудное.

Чутье не подвело. Спросив разрешения у пристава, который теперь разрешал сыску что угодно, Пушкин позвал мадам уединиться у конторки. Утерев высохшие глаза, она сказала себе: «Будь мужественной, Жанна». Как говаривала Жанна д’Арк, стоя на костре.

– Мадам, вы до конца понимаете сложившуюся ситуацию? – последовал вопрос.

Вейриоль ответ знала, но предпочла побыть хоть немного глупой женщиной.

– Это так ужасно! – сообщила она. – Мои клиентки разбежались в ужасе…

– Ответ неверный, – сказал Пушкин. – Присяжные не поверят, что два убийства в вашем салоне совершил кто-то посторонний…

Смысл сказанного слишком быстро дошел до сознания. Тут и чутье не потребовалось.

– Присяжные? Вы меня обвиняете?

– Готовит обвинение судебный следователь. Сыск изобличает убийцу.

– Намекаете, что я убила этих девушек? – проговорила Вейриоль, ощутив прилив злости и желание биться до конца хотя бы ради дочерей.

– Улики вас изобличают, – ответил Пушкин.

– Какие улики? Вы нарочно меня пугаете, Алексей Сергеевич, как это принято у вас в полиции…

– Доказательств несколько. Первое: бутылка шампанского «Moët & Chandon» и бокалы.

– Да вы смеетесь! – резко ответила Вейриоль. – Марина Бутович – славная девушка, но чтобы я угощала ее дорогим шампанским? С какой стати… Да я шампанское у себя не держу… И что за бокалы?

– Вот такие, – сказал Пушкин и предъявил бокал тонкого стекла с золотым ободком.

– Ах, вот оно что…

Вейриоль кликнула портниху и приказала принести с кухни бокалы. Девушка быстро вернулась.

– Убедитесь, господин Пушкин. – Мадам поставила на конторку свои бокалы. – У меня хрусталь простой, липовского завода. А это бесподобное произведение Императорского стеклянного завода. Вероятно, в сыске не слишком разбираются в таких мелочах. Зато присяжные сразу поймут, что им пытаются пустить пыль в глаза. Убедитесь…

Убеждаться Пушкин не стал. Различие бокалов было очевидно, а догадка получила подтверждение.