– Другая улика, – продолжил он. – Убийца размешивал яд вязальной спицей. Вашей спицей.

– Мариночка попросила дать спицу, чтобы заколоть волосы! – торжествуя, ответила Вейриоль. – Клиентка и моя портниха видели, как я отдала спицу, и Марина закрыла за собой дверь! Я не входила в примерочную. И не знаю, что там произошло.

– Откуда появился графин с водой?

– Марина попросила… Мне воды не жалко…

– Зачем подслушивали у двери?

Простой вопрос немного сбил с толку.

– Мне показалось. – Мадам запнулась. – Послышался странный звук…

– Как выстрел?

– Да… Но Марина ответила, что у нее все в порядке… Наверное, хлопнула пробка шампанского?

Пушкин не заметил вопроса.

– Опять невеста экономит на портнихе? – спросил он.

– Да, мадемуазель Бутович закрылась и просила ее не беспокоить. Для девушки это так понятно… Я уже объясняла вам…

– Мадам Вейриоль, я не стану предъявлять вам обвинение, если честно ответите на несколько вопросов…

Она сжала часики, которые болтались на цепочке.

– Извольте, господин Пушкин, мне скрывать нечего…

– Астра Федоровна Бабанова снова отменила примерку?

– Я уже говорила: ее примерка завтра…

– В таком случае прошу сообщить: с кем вчера встречалась мадемуазель Юстова, а сегодня мадемуазель Бутович?

– С чего вы взяли, что девушки с кем-то встречались? – резко ответила она. – Что за глупейшее предположение?

– Это не предположение, а очевидный факт: устроили в модном салоне тайный дом свиданий. Полученные деньги откладываете на приданое дочерей.

Вейриоль стиснула губы так, что они превратились в тонкие побелевшие полоски.

– Повторю вопрос: с кем у барышень было свидание вчера и сегодня?

– Это возмутительно! – прошипела мадам. – Немыслимо! Выдумали такую гадость и требуете моего признания? Слышала, что в полиции готовы на любую ложь, чтобы обвинить невинного человека, но чтобы подобное… Какая мерзость! Какое беспримерное коварство! А еще приличный с виду мужчина! И вам не совестно?

– У меня доказательства.

– Доказательства? Предъявите их! – потребовала хозяйка салона, возмущенная и покрасневшая, как переспелый помидор.

Пока Пушкин не готов был предъявить ничего.

– Факты расследования не разглашаются, – ответил он.

– Нет у вас никаких фактов, господин Пушкин! – заявила Вейриоль. – А если бы были, уже тащили бы меня в сыск… Перестаньте пугать беззащитную женщину, а то и на вас управу найду…

– В котором часу заезжала мадам Капустина? – как ни в чем не бывало спросил он.

– Около одиннадцати, – огрызнулась Вейриоль и поняла, что проговорилась.

– Не далее часа назад говорили иное.

– Да, я немного придумала, чтобы не лезли в женские дела… Поверьте, это мои сугубо личные отношения с Феклой Маркеловной… Имеют касательство только меня…

– Следовательно, мадемуазель Бутович вошла в примерочную около четверти двенадцатого, – закончил Пушкин. – Что можете сообщить о вашей клиентке?

Хозяйка салона переживала, что попалась в такую глупейшую ловушку, и тут подвернулся повод немного отыграться. Пусть наглый господин сам выясняет, она ему не помощник.

– Почти ничего… Взяла у нее заказ из жалости, платье дешевое, всего пятьдесят рублей… Взяла потому, что Бутович напомнила мне себя в юности: такая же бедность и жажда счастья… Живет с матерью на Пречистенке, в Полуэктовском переулке, замуж выходит за какого-то чиновника городской управы… Более ничего.

Примерно такой ответ Пушкин ожидал.

– Humpty Dumpty sat on a wall, Humpty Dumpty had a great fall, – сказал он.

Дама выразила на лице брезгливое удивление: совсем чудит господин сыщик.

– Что, простите?

– Друзья называют вас матушка Гусыня. Любите английские стишки?

Вейриоль вспыхнула:

– Что за вздор? Как вам не стыдно говорить такое даме… Манеры полиции совсем не знакомы…

Пушкин узнал все, что мог.

– Мадам Вейриоль, вам запрещено покидать Москву без разрешения сыскной полиции. Приставу фон Глазенапу будет поручено надзирать за исполнением распоряжения.

Оставив хозяйку салона переживать, Пушкин подошел к примерочной и постучал. Доктор выглянул сразу, будто дожидался под дверью.

– Да, но нет, – ответил он на немой вопрос чиновника сыска.

– Да, но нет? – повторил Пушкин, ожидая иного. – Как это понимать?

– Запишите в свой блокнот, что… – Преображенский поманил Пушкина и стал что-то нашептывать на ухо.

Пристав обменялся с помощником взглядами: о чем этот птичий разговор? Мало того что хлопот навалили, так еще секретничают. Ротмистр искренно не одобрял ни убийства невест, ни тайны сыска. Ему с Вановским протокол оформлять, улики собирать и тело в участок везти. А господам лишь бы языком почесать.

Закончив шептать, доктор многозначительно кивнул.

– Сомнений нет, – громко сказал он. – Приберусь там немного…

И он затворил за собой дверь. Пушкин протянул ротмистру бокал.

– Улика важнейшая и хрупкая. Берегите как зеницу ока…

Прежде чем прикоснуться, пристав вытер ладони о форменный кафтан. Дело ответственное, браться надо со всей серьезностью…

* * *

Зефирчик был поражен в самое сердце и заливался соловьем. С ним всегда случалась такая неприятность, когда ему нравилась девушка. Агата между тем помалкивала, ела яичницу и загадочно улыбалась бесконечному рассказу, как из дионисийских вакханалий произошла современная опера.

Ванзаров поглядывал на товарища, ему было стыдно: Зефирчик влюбился сломя голову. При этом он заметил, что мадемуазель Керн не просто так завтракает. И вскоре окончательно убедился: она наблюдает за господином в светлом пиджаке, который сидел за ближним столиком к эстраде. Ванзаров видел его спину и не мог узнать, кто такой.

Догадка стала уверенностью, когда Ванзаров напомнил Зефирчику, что у них много дел, и был вынужден вытаскивать друга из-за стола. Зефирчик уходить не желал, а желал продолжить приятное знакомство. Ванзарову пришлось применить силу, против чего Зефирчик всегда был беспомощен. Мадам Керн очень мило сказала, что за завтрак платит она и остается – дескать, не напилась кофе. То есть продолжает следить. Можно предположить, что она наметила очередную жертву и ждет, чтобы свидетели убрались. Ванзаров, конечно, мог помешать, но раз сам начальник сыска дал понять, что воровка – бесценный агент, то снова испытывать судьбу не захотел. В конце концов, московские дела его не касаются. Пусть случится что угодно. Поклонившись на прощанье непобедимой преступнице, Ванзаров выволок упиравшегося Зефирчика из ресторана.