– Хорошо, мам. Я буду беречь.

Время продолжало тянуться. Уложив Алису спать в нашей комнате, я зашла в ту, которую временно занимал Рихард. Распахнула балкон и, обняв себя, встала на пороге. Вечером Ард позвонил ещё раз. Ничего нового: покушение, подведшее итог под всем, что строил и рушил Дмитрий.

Смотря на молочно-серое небо, я думала над вечным вопросом: так в чём же он, этот смысл жизни? В чём? В тех, кого мы любим? В тех, кто любит нас? Если так, то в чём был смысл жизни Димы?

Телефон на столике завибрировал, и я, со вздохом задёрнув лёгкий тюль, вернулась в комнату. Высвечивающийся на дисплее номер был незнакомым. Я нахмурилась.

– Да, – ответила с осторожностью, понятия не имея, что ещё может принести этот день.

– Кристина? – голос принадлежал женщине. – Кристина, это Ася.

– Ася… – повторила, совершенно растерянная.

Сколько я не разговаривала с двоюродной сестрой? Зачем-то именно сейчас я пыталась вспомнить, как долго не звонила ей, как долго не видела её. В последнюю нашу встречу мы разругались вдрызг. Она обвинила меня в том, что я позволяю Диме слишком сильно влиять на меня. Я, понимая, что она права, огрызалась…

– Твоя сестра, Ася.

– Я… я узнала, – присела на угол стола. – Ты… Ты из-за Димы звонишь?

В трубке повисло молчание. Конечно, из-за Димы. Наверняка новость о его смерти не прошла незамеченной. Хоть мельком, да было упоминание в новостных сводках.

– Да, – ответила она. – Но… Это скорее повод, Крис. Я звоню, потому что соскучилась по тебе. Мы все соскучились. И я, и мама. И… твоя мама тоже соскучилась. Кристин…

– Ничего не говори, – срывающимся шёпотом попросила я. Горло сжалось от слёз. Сестра не послушалась.

– Крис, мы так соскучились. Мы тебя любим. Ты… Ты прости, что так тогда…

Я всхлипнула прямо в трубку. Слёзы потекли крупными каплями. Сидя на краю стола, глядя на готовую накрыть город светлую ночь, я сжимала телефон и плакала, слушая голос сестры. Я люблю тебя: слова, сказанные дочерью матери, слова, сказанные сестрой, подругой, отцом. Слова, сказанные мужчиной женщине и женщине мужчиной. В этом и есть смысл жизни.

– Подожди секунду, – попросила я сквозь слёзы, услышав, что пришла смс. Посмотрела на дисплей. От Рихарда.

«Спокойной ночи, Крис. Поцелуй за меня Алису. Люблю вас. АР».

Внезапно мне стало ясно, что моя жизнь не просто имеет смысл – она наполнена им. Кем бы я ни стала – помощницей Рихарда, просто его женой и матерью дочери – она полна любви. И сердце моё тоже полно любви. Было ли в жизни Димы хоть сколько-то от того, что есть в моей?

– Ась, – позвала я сестру. – Я… Я тоже вас люблю. И… я тоже соскучилась. Очень.

Рихард

Что Афанасьев перешёл дорогу многим, мне было известно куда лучше других. Уверен, его новый адвокат не знал и трети от того, что было известно мне. Но теперь мне тоже было лучше избавиться от хвостов, связывавших меня с бывшем мужем Кристины.

– Это может потянуть за собой многих, – сказал Миха, возвращая мне папку. – Слишком многих.

Я молча взял её. Что друг вложил в это «слишком», я понимал прекрасно.

Мы снова сидели в машине. До отправления поезда оставался почти час. В Москве я провёл четыре дня. Гадать, кто разделался с Афанасьевым, не имело смысла. Это мог быть, кто угодно, начиная от людей, имеющих отношение к правительству, и заканчивая теми, кто был вне закона. Чёртов сукин сын. Афанасьев был достойным врагом. Его смерть оставила во мне чувство неудовлетворения.

– Ты принял правильное решение, Рихард.

– Нет. Но Кристина права. Это не стоит того, чтобы лишиться возможности видеть, как растёт моя дочь. Смерть Афанасьева заставила меня задуматься, Мих, – положил руку на папку. – Мне есть, что терять. Кого терять.

– Я бы на твоём месте сделал то же, – Миха ухмыльнулся, пожал мне руку. – Избавься от этого.

Так я и собирался поступить. Афанасьев далеко не единственный. Но с ним у нас были свои счёты. На что он способен, мне было известно. На что способны те, чьи интересы затронули бы эти бумаги, всплыви они, – тоже.

Садясь в поезд, я думал об одном: единственное, у чего нет цены – у жизни. В моём случае у двух – Кристины и кареглазой девочки, в которой соединилось всё лучшее, что было в нас. Моей дочери. Алисы.

Папка лежала у меня на коленях, когда поезд тронулся. Стоящие на перроне люди мелькнули в окне и пропали из вида. Место рядом со мной было не занято. Я поставил на кресло пластиковую переноску, сквозь дверцу которой на меня огромными испуганными глазами таращилось нечто, в скором времени обещающее стать котом. Пока же это было длинное неказистое существо с огромными ушами.

– Что ты на меня так смотришь? – провёл костяшками пальцев по дверце.

Котёнок громко мяукнул. Громче, чем можно было от него ожидать.

Кристина меня прикончит. Но, чёрт подери, это стоит того, чтобы услышать радостный вскрик дочери и увидеть, как её глаза светятся счастьем.

– Десять минут, – предупредил я таксиста.

Только открыл дверь, как котёнок напомнил о себе. Лапой упёрся в дверцу и мяукнул так громко, что проигнорировать его было невозможно. Подумав с секунду, я взял его с собой. Чёрт знает, что ожидать от таксиста. Вещи купить можно, жизнь – нет. Даже кошачью.

Набережная Обводного канала не даром считалось едва ли не самым мрачным местом в Санкт-Петербурге. Что-то было в нём… Что-то, притягивающее темноту. Не даром тут совершалось много самоубийств.

– Темнота к темноте, верно? – сказал я, глянув на рыжую морду.

Ответа не ждал, но котёнок, раскрыв пасть, надрывно пискнул. Поставив переноску на землю, я вынул из папки бумаги. Сложил несколько листов и полоснул по ним ножом. Скормил воде и проделал то же самое со следующими. Вода подхватила клочья бумаги. Строки стирались, навсегда хороня тайны.

Я набрал Кристине. Знал, что она на работе. Специально не сказал, что приеду.

– Ты в Питере? – вдруг спросила она буквально после пары фраз.

– С чего ты взяла?

– Чайки… У тебя же там чайки?

Вообще-то, это был очередной кошачий вопль. Но говорить об этом я не стал.

– Чайки, – подтвердил. Поднял клетку с котом и пошёл к машине, в последний раз посмотрев на ещё болтающиеся на воде белые клочья. – Скоро буду дома.

– Почему ты не сказал, что сегодня приедешь?

Почему не сказал? Представил, как она возмущена. Как поправляет каштановые волосы, как нервно стучит пальцами по стойке.

Каждый её жест я знал наизусть. Чувствовал. Она жила во мне, была моим пульсом. Женщина, жизнь без которой стала пресной и потеряла смысл. Всё, что было у меня без Крис – попытки переиграть самого себя. Цели, которые я сам себе ставил, и задачи, кажущиеся безнадёжными. Как, к примеру, дело Якова. Забрать дочь у его бывшей жены было почти невозможно. Почти. Но я бы сделал это. Слишком уж привлекательными были условия нашей сделки. Ещё привлекательнее – условия другой. Нашей с Крис. Только в этом случае сделка была даже не с Крис – с самой судьбой.