был голос Арвида. Что он тут потерял?

Арвид сидел на шаткой табуретке, жалобно запищавшей, когда он повернулся к вошедшей. На коленях у него примостился мальчонка лет трех-четырех, обхвативший его шею и прижавшийся щекой к щеке. И первое, что бросилось в глаза Илиане, было необычное выражение лица Арвида: в грязной комнате, где на столе, покрытом засаленной скатертью, стояла неубранная посуда, большое блюдо с плюшками и лежал кулек с конфетами, счастливый отец семейства с неприкрытой нежностью ласкал ребенка и понимающе улыбался двум мальчишкам постарше, чьи рты были набиты, наверное, конфетами и сдобой.

Илиана опешила. Она забыла, зачем пришла. Молча обвела комнату взглядом и увидела нечто, заставившее ее откровенно удивиться.

— Значит, все-таки покрасили стены?

Эти слова как бы вернули хозяйке дар речи.

— Это он, сантехник, все придумал. Сказал: дети не должны жить в сырости. И как пришел утром с ведерком краски, так только сейчас и закончил.

Да, краска была подобрана на редкость удачно. Апельсиновый цвет делал комнату светлее.

— И подумайте только, товарищ Ругайс, за работу ничего не хочет взять. Да еще детям вон гостинцы принес! Мне бы такого мужа. Счастливица, кому такой человек достанется. А мой, бродяга проклятый, уже сколько лет как сбежал. Вот и бьюсь одна...

Илиана прервала:

— Зайдите завтра с утра. Поговорим. — И повернулась, чтобы уйти.

Поднялся и Арвид. Карапуз словно прилип к нему, вцепился в пиджак. Арвид помахал ему рукой, тот надулся. Арвид вернулся, подкинул его к потолку, приласкал, поцеловал. Мальчуган звонко засмеялся.

— Детей жалко, — сказал Арвид, когда они вышли.

В его голосе была неподдельная жалость, в глазах Илиана увидела тоску и печаль... Он снова, как обычно, сжал ее пальцы. И опять они, бедные, затекли, но Илиана, не обращая на это внимания, увлеченно заговорила:

— Во мне вдруг пробудилась прямо-таки атомная энергия. Хочется все переделать. Вот хотя бы песочницы для детей: действительно, сколько могут дожидаться малыши?

Не убирают вовремя урны с пищевыми отходами? Сию же минуту она возьмет кого следует за шиворот и выругает так, как делала это когда-то там, на Севере.

И домовый комитет надо встряхнуть. Критиковать все умеют, а помочь... Сперва надо нам помочь, а потом уже контролировать и ругать. Есть ли у тех, кто сам ничего не делает, право осуждать чужие недостатки?

На лице Арвида возникла улыбка, спокойная, уверенная: мол, пылай, девушка, такой ты мне нравишься.

А Илиана продолжала перечислять, какие горы она сегодня свернет, и даже не заметила, что еще задолго до конторы Арвид выпустил ее руку и шел теперь поодаль, как и полагается подчиненному, идущему с начальником, по служебному делу.

Игнат сказал ей: «Ты что-то слишком устаешь». Устает? Да надо же в конце концов как-то сдвинуть с места жилищные проблемы. Живого дела здесь не чувствовалось. Бумаги, словно лавина, погребли под собой что-то куда более важное, существенное. Находились люди, говорившие: «За сто сорок рублей тащить такой воз? Здесь всех дел никогда не переделаешь!» Правда, ее подчиненным приходилось искать и дополнительный приработок и она им это позволяла. Но для себя она ничего лишнего не хотела. К счастью, ей ничего и не требовалось: живя с Игнатом, она ни в чем не испытывала нужды.

Послеобеденные часы прошли в проверке смет. Ох уж эти ремонтные работы! Какая требовалась гибкость, чтобы как-то выкрутиться с отпущенными суммами и найти рабочих, которые выполняли бы работу в сколько-нибудь приемлемый срок!

Они сидели втроем с бухгалтершей и инженером, тоже женщиной, и тихо ужасались, просматривая инженерные расчеты. На ремонт двух подъездов было отпущено три с половиной тысячи рублей, на деле ремонт обошелся всего в полторы. Откуда такая разница?

Инженер призналась:

— Я там не была, объект не осмотрела.

Что-то душило Илиану, мешая слово сказать.

— Вы ход работ проверяли, ну хотя бы на Кленовой, три? Сколько времени там оконные проемы не штукатурены?

— Да к чему вообще ремонт? — огрызнулась та. — Там не знаешь, с какого конца браться, все разваливается. В одном конце латаешь, в другом трещит. Жилищный фонд гибнет, и причин много.

— Много причин? — сердито переспросила Илиана. — А не в вашей ли небрежности дело? Как же все-таки возникла разница в две тысячи? Это первое. И второе: начал Бергманис исправлять в новом доме недоделки согласно нашим претензиям? Или все обещает?

Пришла бездельница дворничиха и тут же повергла в прах все планы. «До лета выселять не имеете права, у меня ребенок. А потом, я имею право выбрать, что мне понравится. В Апинихину конуру — ха, слушать смешно».

Дворники были дефицитом. Прежде чем уволить, приходилось десять раз подумать, будет ли от этого толк для дела. Люди шли на эту работу только ради квартиры. О чести профессии было давно позабыто. Добрый дух и хранитель дома остался в прошлом. А как был он нужен сейчас, в больших, светлых новых корпусах!

Что от домоуправления требовали многого и что возможности удовлетворить разнообразные, чаще всего справедливые, требования жильцов ничтожны, это Илиана видела. Но видела она и то, что, требуя по закону, жильцы сами забывали об обязанностях бережного отношения к государственному добру.

Случались в ее работе дела и вовсе непонятные. Планом было намечено заменить двести кранов. Заменили сто, больше никто новых кранов не требовал. Значит, сохранили сто штук. По ее мнению, это было очень хорошо: немалая экономия! А план оказался невыполненным. В ответ на упрек Илиана растерялась: «Не понимаю...»

Когда от переутомления не шел сон, Илиана размышляла о том, что весь длинный рабочий день не принес ей никакого удовлетворения. «Там, на Севере, я была на своем месте. У меня была постоянная надежда, что завтра я успею больше, продвинусь к цели и в конце концов найду то, что ищу. А тут? Не роюсь ли я в пустой породе?» И еще одна мысль не давала покоя: «Зачем я сюда приехала?»

8

Капли дождя на ветвях вспыхивали, как маленькие светофоры то зеленым, то желтым, то красным.

Они уже проехали Юрмалу и за Яункемери начали детскую игру.

— Следующий поселок начинается на «Б». Отгадай, как он называется? — начал Фрейнат.

— С «Б»...