— Итак, Станислава Юрьевна, давайте обсудим то, что произойдет с вами после хирургического вмешательства, — сказала Драгун и повернула ко мне монитор, на котором красовалась моя фотография. — Вот так вы выглядите сейчас, — она заскользила мышью по коврику, и на экране по моему лицу забегала стрелка, отмечая красным пунктиром зоны, в которых будут проводиться операции. — После всех наших манипуляций на выходе будем иметь вот это, — она щелкнула мышью, и во весь экран высветилось лицо, на котором только глаза были моими.

— Ого… — только и смогла выговорить я. — Что-то я при поступлении не совсем уловила суть…

— Вы передумали? — внимательно посмотрела на меня Драгун, и я даже немного съежилась под взглядом ее прозрачных глаз.

— Нет, что вы, — поспешно заверила я, опасаясь, что сейчас она снова начнет волынку с психологом и прочими аргументами «против». — Просто очень неожиданно увидеть вот так крупно то, что получится потом. Знаете, ведь в голове это все довольно эфемерно — ну, нос подправят, ну, губы, скулы… а общая картина не особенно складывается. А тут… но мне нравится то, что должно получиться.

— И вы сможете привыкнуть жить с чужим лицом?

— А что тут такого? — легкомысленно улыбнулась я. — Научусь иначе краситься, вот и все.

— Дело не в макияже, Станислава Юрьевна, вы ведь отлично поняли, что я имею в виду, — устало произнесла Драгун и сжала пальцами переносицу. — Извините. Так вот, дело совершенно в другом. Иногда до операции пациенту кажется, что все это пустяки — подумаешь, изменится нос, разрез глаз, еще что-то. Но когда сходят отеки и синяки, из зеркала смотрит совершенно чужой человек, и это способно сломать психику. Вы столько лет видели себя одной — а теперь все иначе. Дело даже не в знакомых и друзьях, дело в том, что происходит внутри вас. Так что, пока есть возможность отказаться, хорошо подумайте.

— Мне не о чем думать, Аделина Эдуардовна. Я давно все решила.

Она снова посмотрела на меня в упор, и я почувствовала себя загнанной в сканер, который в состоянии не только увидеть мои внутренние органы, но и прочитать мысли.

— Хорошо, — сказала Драгун, отворачивая монитор. — Будем считать, что мы все обсудили. Завтра пройдете последние обследования, и послезавтра в одиннадцать встретимся в операционной.

— А сегодня мне еще можно в поселок выйти?

— Можно, — ответила она и черкнула что-то на бумажке. — Отдайте это дежурной сестре, она пропуск выдаст. Только вернитесь, пожалуйста, до восьми.

— Конечно. Спасибо, Аделина Эдуардовна, до свидания.

— Всего доброго, — отозвалась Драгун, хотя я видела, что мыслями она уже где-то далеко.

Я шла по дороге в поселок и то и дело кидала взгляд на ставшее хмурым небо. Вот будет фокус, если пойдет дождь… Зонт я не взяла, а если промокну, неизбежно поднимется температура, и прощай, операция. Надо ускориться, пожалуй.

В большом магазине на другом конце поселка я нашла отдел, торговавший косметикой и товарами для волос, долго стояла перед прилавком, выбирая оттенок, и все время думала о том, что Алексею, например, это бы точно не понравилось. Он любил, когда я носила волосы распущенными, говорил, что так я кажусь ему сказочной Златовлаской, а я хохотала, отвечая, что та не была рыжей. Он звал меня Лисой Патрикеевной… При воспоминании об этом глаза наполнились слезами, я запрокинула голову, стараясь не расплакаться.

— Выбрали что-то? — нетерпеливо спросила продавец, которую уже ждала у прилавка другая покупательница.

— Да. Вот эту, пожалуйста, — я ткнула пальцем в каштановый локон на планшете, и через пару минут у меня в руках оказался пакет с коробкой краски.

Отлично, половина дела сделана. Осталась парикмахерская. Усевшись в кресло, я объяснила полной пожилой женщине в заляпанном краской фартуке, чего хочу. Она со вздохом заметила, что резать так коротко такие волосы жаль даже ей, но я осталась непреклонной:

— Стригите.

Парикмахер снова вздохнула и защелкала ножницами где-то у моего затылка. Я закрыла глаза, чтобы не видеть, как тяжелые пряди падают на пол — оказывается, это довольно тяжелый момент, я прежде никогда не стриглась так радикально, разве что кончики немного, а тут… Нет, я не могу плакать, не могу остановиться — мне надо изменить себя так, чтобы не было похожих черт.

Когда все было закончено, мастер смела с накидки остатки волос и предложила:

— Ну, смотрите.

Я открыла глаза. Стрижка вышла прекрасная, хоть и очень короткая. Непривычно холодило шею и уши, голова казалась необыкновенно легкой. А мне все равно хотелось плакать от ощущения, что вместе с волосами ушло все хорошее, что было в моей жизни. Ушло мое прошлое, чтобы больше никогда не повториться.

Матвей настоял на том, чтобы поехать со мной, и сам сел за руль:

— У тебя руки дрожат, мне это не нравится. И потом, куда ночью по загородной трассе в одиночестве?

Я испытала прилив нежности и благодарности — он не бросил меня в такой ситуации, предложил помощь, подставил плечо. И я эту помощь приняла, хотя прежде, возможно, фыркнула бы и отказалась, привыкнув все и всегда решать самостоятельно. Но, как заметил Васильков, брак влиял на меня в лучшую сторону.

Мы ехали по плохо освещенной дороге в сторону поселка, и я чувствовала, как внутри нарастает напряжение. Меня не могли выдернуть среди ночи просто так — либо что-то случилось, либо привезли кого-то срочно, такое иногда бывало, когда, скажем, кто-то из высокого начальства попадал в аварию, например. Однажды я так в буквальном смысле собирала по кусочкам лицо жене одного из заместителей мэра — женщина уснула за рулем и влетела в опору линии электропередачи. Но что толку гадать, сейчас доедем и все узнаем.

Мы вошли в административный корпус, но тут в сумке у меня зазвонил мобильный, и дежурный врач взволнованным голосом попросил идти сразу в лечебный. Это мне не понравилось:

— Похоже, что все-таки у нас что-то стряслось. Матвей крепко сжал мою руку:

— Ничего, сейчас разберемся.

Мы быстро перешли прямо по улице в лечебный корпус, и уже в холле меня ждала дежурившая в эту ночь сестра Лена:

— Ой, Аделина Эдуардовна… — мне показалось, что она всхлипнула. — Идемте скорее…

— Мне кто-нибудь толком объяснит, что произошло вообще?

— Даже не знаю, как сказать… в общем, Владыкина…

— Что с ней?

— Она из окна выпрыгнула, Аделина Эдуардовна, — пролепетала Лена.

Я приклеилась к полу, не в силах сделать ни шагу. Матвей снова сжал мою руку, и это немного отрезвило меня:

— С третьего?

— Да.

— Где она?

— Мы в приемное привезли… обезболивающее вкололи, а дежурный врач вам решил звонить, я-то в «Скорую» хотела…