– Жена рожает, а я на нарах… – тоскливо сказал он, глядя нагрязные стены камеры. Да уж, ситуация, какой и врагу не пожелаешь. Ладно, утровечера мудреней…

* * * * *

Оля проснулась от боли. Ныл живот. А на душе скребли кошки.Тысяча ободранных кошек. Эта душевная боль заставила ее подняться.

В палате тускло светил ночник. Сдержав стон, она медленно,стараясь не делать резких движений, вышла в коридор. Слава богу, никого. Туттолько она поняла, что забыла надеть тапочки. Но возвращаться в палату нестала.

В закутке дежурной сестры Оля присела на край стула инабрала Сашин номер.

– Абонент не отвечает или временно недоступен. Позвоните,пожалуйста, позднее, – ответил чересчур вежливый механический голос. Господи,где же он? Кошки радостно принялись за свое черное дело…

* * * * *

Мобильники трещали без умолку. На разные лады. Прямоптичник, а не тюрьма! Один даже нагло выдавал звуки государственного гимна.Пожилой прапорщик с ненавистью смотрел на изъятое имущество. Развели тут…

Он беззвучно выматерился. Нашел в куче аппаратов «гимнюка» ипопробовал заткнуть хотя бы его, тыркая толстым пальцем во все кнопки подряд.

– Мать твою, заколебали, – вслух ругнулся он, когда телефонуже молча завибрировал в его руке.

Чтобы перекрыть трели, он включил телевизор. На экранечерный-черный дым валил из белого Белого дома. Час от часу не легче!

– Понедельник – день тяжелый, – вздохнул прапорщик и вырубилгребаный ящик…

Он так и проспал остаток ночи – одетый, скрючившись на узкомдиванчике, под недремлющим оком железного Феликса. Солнце разбудило. Невзираяна бурные ночные события, оно сегодня светило чуть ли не по-весеннему.Казалось, природе нет ни малейшего дела до политических катаклизмов.

Введенский встал, с хрустом потянулся. Новый день – новыезаботы. Надо быть в форме. 14з стола он достал пузатую бутылку с волшебнымэлексиром. Там оставалось всего ничего, на донышке. Ну да ладно, на первыйзаряд бодрости хватит. Он плеснул коньяку в бокал, вдохнул его аромат и снаслаждением опрокинул в себя, будто это был не благородный напиток, а рюмкаводки.

– Разрешите? – постучали в дверь. Ну наконец-то Коноваленко,где ж тебя носило?

– Входи. – Введенский поставил пустую бутылку под стол.

– С добрым утром, Игорь Леонидович. – Коноваленко цвел, какроза. Определив состояние шефа по заблестевшим глазам, подчиненный осмелилсяпошутить. – После первой не закусываете?

– Не борзей, – оборвал его Введенский. – Ну, что там?

– Нашли его. – Коноваленко моментально вытянулся в струнку.– В Бутырке.

– Да что ты! – восхитился Введенский. – Жив-здоров?

– Да ничего вроде. Омоновцы только помяли немного.

– Ну, ничего, до свадьбы заживет. – Введенский был доволен.«Объект» и в самом деле всего лишь попал под «гребенку». – Ладно – молодец,Коноваленко. Иди домой, отсыпайся.

– Есть, – козырнул Коноваленко.

Самому Введенскому отдыхать пока не светило. Надо было ещевызволять своих. Пока они еще свои.

Перед тем, как засесть за телефон, Игорь Леонидовичзаботливо прикрепил к российскому трехцветному флажку, что стоял у него настоле, черную полоску бумаги. «Траур по недолгой российской демократии, –усмехнулся он про себя. – Аминь».

* * * * *

Гостеприимные двери Бутырской тюрьмы были распахнутынастежь. Сегодня, в отличие от вчерашнего, выпускали. Уже без формальностей. Ибез эксцессов. Даже мобильники отдали. И чего, спрашивается, огород городили?

– Ну, Саня, это тебе не гауптвахта, понимаешь, – веселыйФархад размахивал голубыми, под цвет октябрьского неба, четками. Саша улыбалсяотстраненно – ему надо было дозвониться прямо сейчас, немедленно, еще вчера. Ноу Кати было занято. Блин, да с кем же она треплется-то?

– Братва, я не понял, в чем дело? Метут без предъявы. Что задела? Гонят ни свет, ни заря. Ну извиниться-то хотя бы можно? – несколькозапоздало качал права Фил. Но ему никто не отвечал. Космос подставил лицосолнцу, а ногами выстукивал чечетку. Пчела по мобиле успокаивал родителей – уотца сердце не фонтан, поди, не спал всю ночь, телек смотрел, переживал застрану и за сына.

– Ну так, подумали, а чего мы будем хороших пацанов зрядержать? Пусть едут… – наконец отозвался Саша и тут же закричал на всю улицу: –Але, Кать?

* * * * *

– Ты куда пропал – мы с ног сбились!.. – разъяреннаяКатерина вопила в трубку так, что слышала, наверное, вся Бутырка. – Что значит«не ори»? Немедленно звони матери, она там с ума сходит!..

– Кать, а… – Он не успел спросить, как голос тетки сталсладким-сладким:

– Да, родился, мальчик, конечно. Такой хорошенький, на тридвести… Нормально, все у твоей Оли нормально, молока хоть залейся… Ну, в общем,я тебя поздравляю, папаша… – повесив трубку, Катя налила себе из мензуркипятьдесят граммов спирта и выпила. Слава богу, нашелся блудный племянник. И,сильно выдохнув – спирт все-таки, не крюшон, – она радостно помчалась к Оле:

– Олечка, кормить пора!

* * * * *

С полминуты Саша молча смотрел перед собой. Взгляд его былсовершенно отсутствующим.

И, наконец, до него окончательно дошло, что же произошло!Какое чудо свершилось в мире. Чудо, такое нужное и важное именно сейчас.

– Мужики, у меня сын родился! – все еще не до конца верясобственным словам, проговорил он. И только когда друзья заорали так, чтозадрожали окна соседнего дома и едва не сработали сигнализации припаркованныхавтомобилей, Саша понял – все правда истинная, как и то, что они теперьсвободны и над ними чудесное голубое небо без единого облачка.

Руки друзей и братвы, приехавшей встречать их, подхватилиСашу и начали качать, высоко подбрасывая в небо. На эту сцену без улыбки немогли смотреть даже те люди, что стояли у бутырских стен в ожидании тоговремени, когда начнут принимать передачи. А у Саши из карманов вываливалисьключи и мелочь, подпрыгивая и крутясь на асфальте. Кто-то из пацанов собрал всеэто и заботливо положил Саше в карман, когда его, наконец, опустили на грешнуюземлю.

Фара обнял Сашу и крепко, ладонью постучал по его спине: