– Что, если они придут сюда? – спрашиваю я, пытаясь говорить спокойно и ровно, но с треском проваливаюсь. Я ничего не могу с этим поделать, они чуть не убили меня и не отгрызли мне ногу.

– Они не придут, Ронак разобрался с ними. Мы будем есть их до того самого момента, пока не покинем остров.

Я морщу нос, но не могу проигнорировать переполняющее меня облегчение.

– Значит… генфины. Я ничего не знаю об этом виде фейри, – говорю я, выуживая ответы.

Эверт скрещивает свои внушительные руки на груди и откидывается на спинку стула, его черный хвост покачивается у него за спиной.

– Ничего удивительного, ты бы вряд ли встретилась с нами. Наша численность довольно жалкая. Плюс, как правило, мы стараемся держаться нашего главного острова, который находится примерно в тридцати островах в ту сторону, – говорит он, показывая большим пальцем через плечо.

– Не могу представить почему, вы ведь так дружелюбны с чужаками.

Эверт выпрямляет руки и наклоняется вперед, его голубые глаза озорно светятся.

– Я покажу тебе, насколько дружелюбным я могу быть.

Боги милосердные, думаю, мои женские части только что сделали перекат и начали плавиться. Лежать, девочка. Я оценивающе смотрю на него.

– Значит… секс можно вернуть на стол переговоров?

Силред давится водой, которую пьет, и Эверт хлопает его по спине, что нисколько не помогает.

– Я не против секса на столе, – говорит Эверт с ухмылкой.

Я раскатисто смеюсь. Вот теперь начинается веселье. Именно этого я хотела… всегда. Флирта, игр, желания. Кожу покалывает от восторга, я чувствую, как мои силы Купидона собираются прямо под кожей, умоляя высвободить их. Мои перья взъерошиваются, привлекая взгляд Эверта.

– Может быть, ты и не против, – говорю я, – но меня все еще нет в меню.

Губы Эверта расплываются в широкой хищной улыбке.

– Хм, придется это исправить, – говорит он, на что я пожимаю плечами.

– Если сможешь.

– Но никакой магии Купидона, – указывает он на меня пальцем.

– Пфф, как будто она мне нужна.

Ронак качает головой и встает.

– Достаточно.

– Да ладно, – фыркает Эверт. – Как будто ты не хотел бы поразвлечься с ней? Она чертовски горячая, и ты это знаешь. Но если твои вялые причиндалы не могут выполнить работу, я с радостью приму удар на себя.

Он считает меня горячей. Теперь он точно на первом месте.

– Ты не будешь заниматься с ней ничем подобным, – говорит Ронак. Настоящий обломщик. – То, что она не шпионка, не означает, что мы можем с ней сблизиться. Мы не можем рисковать связью стаи.

– О, к черту связь. Мы все равно говорили о том, чтобы разорвать ее, – огрызается Эверт.

Ронак сжимает челюсти, в комнате витает напряжение. Они пытаются разорвать связь стаи? Что это значит?

Наконец Ронак поворачивается обратно к нему. Его глаза почернели от гнева.

– Да, но только после отбора, Эверт. Нам нужна наша связь, чтобы пройти через него, и тебе это известно. А значит, мы не можем все испортить сейчас. А значит, ты не можешь спать с ней. Никто не может.

Я злюсь и поднимаюсь на ноги, чтобы посмотреть ему в лицо.

– Извините, не говорите обо мне так, словно меня здесь нет. И вы разве меня не слышали? Меня нет в меню! – надменно возражаю я.

Я однозначно есть в меню, просто не собираюсь облегчать им задачу.

– Я ждала пятьдесят лет не для того, чтобы просто переспать с тем, кто не заслуживает этого, – говорю я, проводя рукой вверх и вниз по моему телу. Три пары глаз следят за моими движениями, осматривая изгибы, проглядывающие сквозь рубашку Эверта. – А вы пока определенно этого не заслужили. Вы подстрелили меня и связали, помните?

– Пока? – зацикливается Эверт на одном слове. Я прерывисто выдыхаю, сдувая прядь волос с лица.

– Генфины известны своей тупоголовостью?

Эверт приподнимает бровь.

– Как посмотреть. Зависит от того, о какой голове ты говоришь.

Я стараюсь подавить смех, который пытается вырваться наружу, но улыбке удается выскользнуть, несмотря на мои усилия.

– Ты свинья.

– Тебе это нравится.

Да, нравится.

– Достаточно, Эверт, – говорит Силред. – Ты знаешь, что Ронак прав. Если мы хотим пережить отбор, связь нашей стаи должна остаться неповрежденной.

Эверт закатывает глаза.

– Чертов королевский отбор. Не могу дождаться, когда этот бред закончится.

Они все кивают в знак согласия. Это первое, в чем они согласились.

– Что именно представляет собой отбор?

Удивительно, но отвечает Ронак. Скорее всего, чтобы другие не рассказали больше, чем он хочет, чтобы я знала.

– Испытание-отбор – это серия публичных состязаний против других изгнанных фейри. Мы будем сражаться насмерть.

У меня отвисает челюсть.

– Насмерть? – пищу я. – Но почему?

– Ты не единственная, кто разозлил высших фейри, – говорит Эверт, сердито глядя на Ронака.

– Так вас поэтому изгнали сюда?

– Ага.

– Почему они просто не убили вас? Зачем изгонять вас только для того, чтобы потом заставить сражаться?

Силред смотрит на Ронака, возможно, чтобы получить разрешение, а затем переводит взгляд обратно на меня.

– Ронака должны были казнить, скорее всего, нас двоих тоже, потому что мы в одной стае, но высокопоставленных членов двора нельзя сразу приговаривать к смерти. Законы фейри защищают тех, кто занимает руководящие должности.

Я обвожу взглядом эту группу парней, не подходящую под описание «высокопоставленных членов двора».

– И вы трое занимали руководящие должности? – с сомнением спрашиваю я.

– Да, наша стая должна стать правителями нашего народа.

От удивления я просто тупо смотрю на них.

– Что? Мы выглядим недостаточно благородно для тебя, Чесака? – усмехается Эверт.

Я сжимаю губы, не позволяя вырваться саркастичному ответу. Он слишком сильно ими наслаждается. Я перевожу взгляд обратно на Силреда.

– Значит, генфинами правит несколько стай? – уточняю я.

– Да. Еще одна кроме нас. Группа старейшин.

Я склоняю голову, оценивая их внешний вид. Двое из них без рубашек (я не жалуюсь), все они с густыми, неряшливыми бородами, лохматыми волосами, грязью под ногтями, жесткими чертами лица и загорелой кожей. Они совсем не похожи на членов двора фейри.

Я видела членов двора. В основном они были изнеженными, нетронутыми болванами, опьяненными властью и влюбленными в политические игры. Парней передо мной невозможно назвать изнеженными и нетронутыми. Они суровые и дикие. Они не выглядят претенциозно или чванливо. Они просто выглядят… чертовски горячими. Я откашливаюсь, понимая, что пялюсь на них.